Детонатор

— Женщины все одинаковые, и всё у них приблизительно одинаковое. — Голос Новикова звучал покровительственно. — Потерпи чуток, твоя Люська еще разойдется. Насмотришься еще.

— Скорей бы, — мечтательно протянул Титов, прижавшись взопревшим лбом к прохладному стеклу. — Жизнь-то у нас одна. Много успеть надо.

— Успеешь. Смотри на все по-философски.

— Я и смотрю по-философски. Но все-таки хотелось бы, чтобы поскорее.

Произнеся эти слова, Титов умолк, глядя за окно, где проносились бескрайние поля за редкими лесополосами. Изредка мелькали деревушки и крохотные полустанки с причудливыми названиями. Все это была часть огромной Родины всех, кто сопровождал сейчас взрывоопасный груз в серебристом контейнере. Одна на всех. И каждый любил ее по-своему.

В пятом купе, смежном с тем, где ехали Галкин и Белоусов, играли в шахматы офицеры Константин Ефремов и Дмитрий Самсонов. В подсумках у каждого хранились гранаты — по две Ф-1 и по три РГД-5 на каждого. Помимо автоматов Калашникова оба были вооружены пистолетами, подвешенными в кобурах так, как их носят спецназовцы: несколько ниже обычного.

Ефремов и Самсонов представляли собой подгруппу огневого прикрытия. Это были мужчины из той породы, о которых женщины говорят: за ними как за каменной стеной. Оба весили под девяносто, много ели, крепко спали и предпочитали любым словам действия. Правда, вынужденные сидеть в четырех стенах, они были вынуждены разговаривать, поскольку не знали, как еще убить время.

Собственно, беседу затеял Ефремов, плечистый мужчина с кривым ртом, ясными глазами и такой глубокой ямочкой на подбородке, что ее можно было принять за шрам от пулевого ранения. Его собеседник, Самсонов, имел круглое невыразительное лицо с вяло очерченными, бледными губами, почти сливающимися цветом с кожей. Редкую челку он старательно зачесывал на лоб, а потом смачивал и сдвигал расческой набок. У него были такие большие и сильные ладони, что, подвыпив, он на спор раздавливал граненые стаканы и сминал алюминиевые кружки.

Многословные рассуждения Ефремова о великом будущем России Самсонову импонировали, но понемногу начали надоедать — ведь какой резон талдычить одно и то же, когда речь идет о вещах совершенно очевидных, не подлежащих оспариванию.

— Жвачку будешь? — спросил он, чтобы прервать поток утомивших его разглагольствований.

— А? — захлопал глазами увлекшийся Ефремов.

— Жвачку будешь? — повторил Самсонов, протягивая на ладони распечатанную упаковку жевательной резинки.

— Нет.

Ефремов потер лоб, пытаясь вновь уловить потерянную нить рассуждений. Самсонов ему этого сделать не дал.

— Ну, на «нэт» и суда нэт, — произнес он с кавказским акцентом. — Помнишь такой анекдот?

— Помню. Из детства, когда еще СССР стоял.

— Раньше хороших анекдотов ходило мало, но я их все почему-то помню, — поделился впечатлениями Самсонов. — Теперь их в каждой газете печатают, а читать неохота. Не смешно. Почему?

— Не знаю, — равнодушно ответил Ефремов, скривив рот еще сильнее. — Лично мне анекдоты до одного места. — Он показал, до какого именно. — Сейчас не до них. Слыхал, америкосы новые санкции против нас вводят? За то, что мы Арктикой с ними делиться не хотим. — Он сокрушенно покачал головой: — И чего рыпаются, не пойму? Господь все на Земле поровну поделил: вот ваше, вот наше.

— Господь? Ты что, верующий?

— А то как же? Не умерла еще православная вера…

Самсонов почувствовал, что начинает заводиться.

— Православие? — желчно переспросил он. — Вера? Во что? В то, что нас мордуют от рождения до смерти за то, что, видите ли, Адам Еву прижал к древу? Ерунда какая-то. Индусы себе хоть переселение душ придумали.

— Ну и поезжай в Индию переселяться, — обиделся за православие Ефремов. — Чего ж ты в России торчишь?

— Здесь родина моя! — обиделся и Самсонов. — Живу я тут.

— А раз живешь тут, то не плюй в колодец.

— Я не в колодце живу, а на родине.

Вполне резонное заявление еще больше взвинтило Ефремова. Его возмущенное сопение перекрыло вагонный скрежет и перестук колес по рельсам. Сопел он долго, пока, наконец, нашелся с ответом.

— Вот что я тебе скажу, друг ситный, — начал он. — Верь во что хочешь, хоть в черта лысого, а православие не трогай. На нем все держится. — Ефремов повел рукой, имея в виду, конечно, не убогий интерьер купе, а все, что находилось снаружи: плодородные пашни, леса, реки, большие и малые города, а также всех тех, кто обитал в них, гордо называя себя россиянами. — И сейчас, когда НАТО у самых границ стоит, а Запад на богатства наши пялится, негоже о патриотизме забывать.

— Так я, по-твоему, не патриот? — вскипел Самсонов. — Что же я тогда тут делаю, с оружием в руках? Я Родину защищаю. Крым и рым прошел. Эх ты!..

Махнув рукой, он отвернулся. Его лицо покраснело, словно в него плеснули кипятком.

Ефремов понял, что перегнул палку. Его рука осторожно легла на плечо товарища. Тот сбросил ее резким движением, но Ефремов снова вернул руку на место.

— Извини, — сказал он. — Погорячился.

— Колодец какой-то приплел, — буркнул Самсонов, продолжая смотреть в сторону, хотя было видно, что он начинает смягчаться.