Детонатор

Что касается капитана Брусницина, то сегодня, как никогда, ему хотелось вырваться куда-нибудь на простор и податься подальше от Управления. Ладони были влажными, словно он не дистанционный пульт в руках держал, а мокрый обмылок. Всякий раз, когда Комаровский обращался к нему, Брусницин обмирал, а когда выдавалась передышка, осторожно выпускал накопившийся в груди воздух.

Новичок на этой опасной и трудной службе, он боготворил генерала, однако и робел перед ним, как мальчишка. Рубаха под его пиджаком давно отсырела, а ведь это было только начало. Подборка видеосюжетов о ночной трагедии на полустанке занимала около полутора часов чистого времени.

«Скорей бы уж конец, — подумал Брусницин. Вслед за этой мыслью в мозгу возникала следующая: — Для охранников, которые полегли, выполняя свой долг, конец уже настал, причем полный. И одежда их пропиталась кровью, а не потом. Так что не робей, капитан Брусницин. Ведь не съест же тебя Комаровский, в конце концов».

Не отрывая глаз от экрана, он тихо комментировал:

— В эти купе выстрелили из гранатомета. Трупы принадлежат…

— Что значит принадлежат? — рявкнул генерал. — Кому могут принадлежать трупы?

Брусницин осторожно проглотил слюну и поправился:

— Это трупы двух бойцов, которые как раз отдыхали. Новиков и Юдин. Погибли на месте. Такие ребята…

— Без соплей, капитан, без соплей! Дальше!

— А теперь вы видите купе группы прикрытия, — продолжал Брусницин. — Сюда тоже гранату забросили. Это Самсонов. Осколками ему разорвало желудок и область паха… А это его напарник, Ефремов. Его, по всей видимости, добили выстрелом в упор.

— В лицо, — уточнил генерал. — А это кто?

— Конвоир Титов. Дежурил в тамбуре. Его буквально изрешетило пулями. Эксперты считают, что он хотел контратаковать.

— Не хотел, а контратаковал. Дальше.

— Это трупы террористов, — сказал Брусницин. — Все трое обнаружены в коридоре вагона. Почти все пули, извлеченные из тел, были выпущены из автомата погибшего Титова. Но третьего прикончили свои же.

— Откуда это известно? — отрывисто спросил Комаровский.

— Стреляли из «Узи». Охрана была вооружена автоматами Калашникова и пистолетами Макарова.

— Понял. Дальше.

Брусницин продолжил:

— Здесь мы видим купе, в котором, собственно, перевозили секретный контейнер. — Брусницин сверился с записями, постаравшись сделать это незаметно. — Погибшие — конвоиры НИИ. Тот, что постарше, — Белоусов. Рядом лежит Галкин. Кто-то из них пытался выбить окно, но не успел.

— Вижу, что не успел. Как к ним проникли?

— Экспертиза установила, что дверь повредило взрывами в соседних купе.

— Они хоть отстреливались? — мрачно спросил Комаровский.

— Один да, — ответил Брусницин. — Второй не успел. — Он кашлянул. — Один пассажир заснял на мобильник, что происходило на перроне. Показать?

— Нет, я домой ролик возьму, перед сном прокручу.

— Вам на флешку сбросить?

Генерал свирепо уставился на офицера:

— Ты что, шуток не понимаешь?

Сообразив, что шутки в данном случае неуместны, он взял себя в руки, сухо извинился и велел продолжить демонстрацию видеоматериалов.

Наглость террориста, уложившего проводницу, начальника поезда и случайных пассажиров, возмутила генерала Комаровского, но не довела его до белого каления, как того можно было ожидать. Он почувствовал, что смертельно устал, сердце билось с перебоями, тяжело и глухо — как будто кто-то из-под земли стучал, тщетно пытаясь выбраться из могилы, где его похоронили заживо.

Просмотр произвел на генерала удручающее впечатление. Он чувствовал себя так, будто побывал в анатомическом театре. Никакой фильм ужасов не мог сравниться с тем, что бесстрастно зафиксировала оперативная видеосъемка. Изуродованные лица, вытекшие глаза, провалы ртов, открытых в немом крике. И все в вагоне было залито кровью, она была повсюду — в виде брызг, разводов и луж. Это был не кетчуп, который любят лить создатели голливудских боевиков. Это была самая настоящая кровь — липкая, отвратительно пахнущая.

Ноздри Комаровского сузились, словно тяжелый запах крови и пороха просочился в его кабинет.

— Да, не водица, — пробормотал он.

— Что вы сказали? — вскинулся Брусницин.

— Кровь людская — не водица, — пояснил Комаровский, вряд ли отдавая себе отчет в том, что разговаривает с помощником.

Взмахом руки он выпроводил Брусницина из кабинета. Ему нужно было побыть одному. Успокоиться, прийти в себя, собраться с мыслями.

С заместителем Комаровский встретился лишь после полудня, когда было накоплено достаточно оперативной информации для обсуждения.

Заместитель пока что дослужился до звания полковника, но надеялся получить генеральские погоны. Фамилия его была Левич, звали его Андреем Викторовичем, а прозвище ему дали неожиданное: Левитан, хотя, разумеется, никакого отношения к живописи он не имел.