Детонация

Грэм, кажется, вышел — я услышала тихие шаги. И замерла, притворяясь спящей. Но он прошёл мимо. А я почему-то закусила губу от досады. Чего ждала? Что он придёт и скажет, что не сердится на мою утреннюю выходку, совсем не расстроен и у него действительно много работы? А я на самом деле очень милая девушка, и он чрезвычайно рад знакомству и вообще счастлив, что имеет честь принимать меня в своём доме?

Чушь! Вернее, не так. Чушь, что «чушь»! Я именно этого и хотела! Дура.

Почему мне было так обидно и гадко?

Потому что он, нормальный, по всей видимости, мужик, считает меня пустоголовой блондинкой, штампующей новости? Какая мне вообще разница? Главное, что сама знаю о себе. И всё остальное — не я вовсе.

Просто отчаянно ранит, да, именно так, ранит то, что понимаю с каждым днём всё отчётливее.

Шансов на жизнь уже не осталось. Потому что она, та, что есть сейчас у меня, жёстко ограничена контрактом, а значит, планами Чета, идеями редактора, графиком выхода в эфир и форматом. Долбаным форматом! И хорошо, если того, что было в Лакре, не повторится больше никогда, потому что, если повторится, второй раз нас вытаскивать станут едва ли. И то, что такого не будет, нет никаких гарантий. А отказаться я не смогу. Потому что — контракт. Рабство.

Как давно я во всём этом? Я не помню. Сколько лет я — ненавижу это слово — одинока? Дольше, чем не была в отпуске. Дрэк! Рехнуться можно. Кто сказал, что женщина делается от этого сильнее? Может, те, кто занимается упражнениями и всякими навороченными практиками с утра до ночи, и делаются. А те, кто задыхается, не успевая жить, просто медленно подыхают. Только вот некогда мне быть другой, не той, что сейчас.

Скрючилась, обхватив плечи, теснее прижала колени к груди. Холодно и внутри дрожит. Не согреться. Попыталась расслабиться и перестать трястись. Стало только хуже. Кажется, заснуть сегодня не удастся. У меня даже мелькнула мысль одеться в лыжный костюм. Термобельё-то я уже давно натянула. Не помогло. А в лыжных штанах всё-таки было бы теплее. Не уверена, что удобнее, но лучше так, чем замёрзнуть насмерть к утру. Они висели на плечиках вместе с курткой в прихожей. Осталось дождаться, пока Грэм уйдёт, наконец, из комнаты в кабинет.

Послышались тихие шаги, и дверь беззвучно отворилась. Я увидела тусклую полосу света, скользнувшую по стене, и закрыла глаза. Изо всех сил пыталась сдержать дрожь. Но вздрагивания мои давно больше напоминали судороги и мне не подчинялись вовсе.

Грэм тихо ругнулся сквозь зубы и вышел прочь, чтобы вернуться спустя пару мгновений.

— Карри, идёмте, — произнёс неожиданно мягко, и крепкие руки бесцеремонно приподняли меня в сидячее положение. Я всё пыталась увернуться, прекрасно сознавая, насколько жалкое зрелище сейчас представляю. — Вам свет мешает? Сейчас уберу, — неверно предположил огромный мужчина и загородил собой дверь. — Вот так, а теперь руки, — говорил тихим голосом, натягивая на меня невероятных размеров свитер, что оказался мне почти до колен. — Я согрею вам молока, а вы пока посидите у печки. Так оттаете быстрее. Нужно было давно сказать, что замёрзли. Я к холоду привык. А вот вы — нет, — сказал с заметным укором.

Удержалась, чтобы не пфыкнуть. С чего бы я должна была ему рассказывать о своих неудобствах? Он и так весьма демонстративно донёс нежелательность моего присутствия в его доме, и обременять своими нуждами я никого не собиралась. А вместо этого сказала:

— Благодарю, — ну как сказала, то ли выдавила дрожащим голосом, то ли простучала зубами.

Грэм посмотрел на меня, заметно скривившись и что-то прикинув, резким жестом сдёрнул одеяло с кровати, обернул вокруг меня. Ушёл в кухню. А я, спотыкаясь о волочащийся по полу «туалет», поплелась к печке.

С трудом угнездилась в кресле. Принципиально теплее не стало.

Спустя пару минут Грэм протянул большущую, парящую чашку.

— Температура упала значительно ниже тридцати в течение часа. Поэтому так похолодало, — сухо пояснил он. — Я не сразу сообразил, что вам…

— Спасибо. Но не стоило беспокоиться, — поблагодарила, принимая чашку из рук. Он взглянул на мои дрожащие ладони и со вздохом вернулся на кухню. Сказал тихо, но твёрдо:

— Сядьте за стол. Ошпаритесь. Это кипяток.

Скованно поднялась, бормоча беззвучно, что предпочла бы приличную порцию коньяку. Хотя… одно другому ведь не мешает. И у меня в вещах, кажется, с собой было. Только где сейчас те вещи… Хмыкнула грустно.

— Вы предпочли бы горячий шоколад, наверное. Но я такого не держу, — хозяин понял по-своему и поморщился, кажется, с досадой.

Пожала, точнее, не сдержала судороги и дёрнула плечом, молча поднесла чашку к губам. К шестому глотку трястись стала чуть меньше. Грэм с бледным, перекошенным лицом давил возмущённым и злым взглядом. Я даже видела, как гневно двигаются скулы. Непонятно, что его так взбесило снова. В любом случае я не делала сегодня больше абсолютно ничего, что этот показательный припадок могло спровоцировать. И всё же чувствовать себя в безопасности никак не получалось.