Детонация

— А-а… Надо же… — потянул ворчливо и зло. — Значит, измываться надо мной не входит в ваши обязанности. Уйдите.

— Я, кроме прочего, дипломированный врач, ваше сиятельство, — произнесла холодно и непростительно высокомерно. — И в мои обязанности входит уход за вами, а также облегчение ваших страданий.

Александр сдавленно засмеялся. Сначала неуверенно, а потом громче и громче. И снова зашёлся надсадным кашлем.

— Да перевернитесь же вы, наконец! Иначе всажу укол вам прямо в ногу, и вы неделю ходить не сможете!

— И что с того? — спросил, утирая выступившие слёзы. — Я не встаю уже… Сколько?

— Две недели. — Она вдруг отвела глаза, живо отвернулась. И, ему показалось, чуть-чуть покраснела.

— Ясно, — прищурился мрачно. Он это исправит. Непременно исправит и это. Две недели. Что ж, будем знакомы.

— Как твоё имя? — не слишком вежливо. Но с её стороны тоже. Нагло. О чём думал отец? А матушка?

Ответила не сразу, набирая в странную колбу горько пахнущую жидкость:

— Александра, — и воспользовалась замешательством, подсунула колено под его бок, рывком повернула на живот. Он не успел ещё даже выпрямиться, когда резкая боль рванула ягодицу и так же скоро отпустила. — Простите меня, Александр Николаевич, — девушка, вдруг неожиданно извиняясь, смягчилась. И голос оказался совсем не скрипучим, бьющим по голени поленом, — по-другому никак нельзя. Иначе бы вы не согласились, — и трогательно заулыбалась.

Он был красен, как Домович в весенний праздник.

— Пригласите отца, — прошипел, сощурив глаза, — немедленно, — мучительно смежил веки, не желая её больше видеть.

— Сию минуту, ваше сиятельство, — сухо откликнулась выскочка и неслышно удалилась.

Это что, издевательство такое? Но за что? Ещё и это?

Отец неслышно проскользнул в дверь, остановился у кровати:

— Она лучшая в уезде, Алекс. И все новаторские приёмы ей знакомы. Ты жив сейчас только… благодаря ей.

— Премерзко, — процедил сквозь зубы и открыл наконец глаза.

— Совсем нет. Мы с матерью так не думаем. И император… он присылал своего медика. Сначала был именно он. Но тебе стало хуже. Алекс, — взмолился неожиданно старый граф, — прошу, не прогоняй девочку. Она вот-вот поставит тебя на ноги.

— Чем же тогда она занималась целую неделю? — выпалил тихо и зло и снова зашёлся сухим, сдавленным кашлем.

— Спасала тебя, сынок — Николай Александрович устало опустился на краешек кровати, поник плечами и голосом. — Не дайте, боги, пережить такое снова, — мазнул невидящим взглядом по окну', - какая горькая несправедливость. Не понимаю. Никогда не мог этого понять, почему мы можем сделать это для кого угодно, для целой империи. Да что там, для целого мира! И не можем для нашей семьи! Ты думал об этом, Апекс? — взглянул на сына совершенно безумными глазами.

— Разумеется, думал, — глухо ответил младший Сневерг. Горько и неожиданно легко рассмеялся, — Чтобы не ввести во искушение, батюшка. Чтобы не меняли снова и снова, себе лишь в угоду.

— Но разве бы ты смог? Смог бы думать только о себе, своих прихотях, желаниях, когда мир на пороге войны, когда гибнут лучшие? — Отец смотрел на сына, не веря.

— Не знаю, отец. Мы ведь никогда не пробовали, — попытался коротко пожать плечами, но снова закашлялся. — А может, если бы у нас была эта возможность, может, мы и не смогли бы устоять.

— Неправда, сын. Это не про нас. И ты это знаешь! — откликнулся яростно и потрясённо.

— Но сейчас ты готов пожертвовать всем за одну лишь возможность меня исцелить, отец! Это ли не искушение? — и добавил равнодушно: — Это ли не проверка…

Николай отшатнулся, вспыхнул взглядом и снова поник. Плечи опять опустились. Закрыл медленно глаза.

— Прав ты, Саша. Прав, — поднялся тяжело. — Об одном прошу, — задержался перед дверью, — не прогоняй девочку. Ещё хотя бы месяц.

— Она тыкает иголками мне в зад и требует, чтобы я перед ней оголился! Совершенно при этом не смущаясь, отец!

— Она врач, Алекс. И свое дело отлично знает, поверь!

Младший Сневерг демонстративно закатил глаза и сполз пониже с подушек, но тут же зашёлся раздирающим кашлем снова. Сидя не так тяжело дышать. Всё-таки лёжа гораздо хуже, поёрзал чуть-чуть, ища положение. Рана болела заметно меньше и страшно чесалась. Повязка на ней теперь стала тоньше. Надо бы посмотреть, что там. Но сил ни встать, ни сесть давно не было, и Алекс на минуту прикрыл глаза, слыша приглушённо тихий скрип двери. Наверное, отвратительная выскочка всё же вернулась.

Между ними установилось шаткое, но уверенное равновесие. Они не разговаривали. Вообще. И после той её пламенной речи про его графский тыл и ему, и ей, казалось, это было затруднительным и неприятным. Она меняла повязки — он молча поднимал попеременно руки. Она делала какие-то странные манипуляции пальцами, причиняя невыразимую, до темноты в глазах, боль — он терпел, стиснув зубы. Она всё так же, без слов, показывала, как дышать, и он, сам не зная почему, в бешенстве повторял за ней снова и снова. В конце концов, после этих её смешных упражнений хоть ненадолго, но неизменно становилось лучше.