Детонька

Влада вспомнила, как умер папа. Позвонила Анька, плакала, толком ничего объяснить не могла. Это произошло совершенно неожиданно, просто присел на диван, пожаловался, что сердце кольнуло, и все! Она тогда сорвалась домой и всю дорогу сидела как на иголках. Электричка тащилась, как нарочно медленно, казалось, что делает остановки даже там, где и станций то нет. Целую вечность ждала на остановке распроклятый старый поселковый автобус. Присесть так и не решилась, кружила вокруг остановки, кидалась на каждый звук проезжающих машин. Подвезти никто не хотел. Остановились только раздолбленные жигули с целой компанией подвыпивших парней, конечно, сесть к ним не решилась. Вспомнилось мамино опухшее от слез лицо. Глаза стали блекло голубыми, какими-то прозрачными, словно мама со слезами вымыла из них цвет. Анька плакала тихо-тихо, прижимая ко рту мокрый платок. И от этого становилось ее невыносимо жалко. Не плакала только Влада. Нет, тогда она еще была одета в броню, как пани бабуся, просто злилась на всех. И злость была сильнее горечи. Злилась на соседей, приперлись! Что, Мишу покойного жалко? Его же никто в поселке не уважал. Не рукастый, не ухватистый, никчемный. Между собой жалели Галю, нашла мужа, даром что москвич. Явились, лица постные, вроде как посочувствовать. Ну как же, развлечений никаких, сериал бразильский закончился, а тут какое никакое зрелище. Теперь хоть есть о чем поговорить. Вот какие они добрые, и вдове посочувствуют и дочек пожалеют. А что, машину-то заказали? И во сколько же стало? Да ведь и поминки надо делать, на такую зарплату не разгуляешься, должно быть занимать придется. А старшая-то девчонка, ни слезинки, глазами так и сверкает как кошка.

Влада больно прикусила губу и крепко зажмурилась, папа лежал в гробу обтянутом дешевенькой тканью. Тонкое интеллигентное лицо казалось таким уставшим и совсем не уместным здесь. Словно это был чужой дом, чужой мир, и по чьей-то жестокой прихоти его сюда принесли. Как прощались, помнила плохо. Чувствовала только теплую Анькину руку, в которую вцепилась со всей силы. Как шли с кладбища, обняв с двух сторон маму, и прижавшись, друг к другу, словно пытаясь, стать одним существом. И как после поминок, сидели на диване, погасив свет, и молчали. И Влада вдруг почувствовала, как сильно она любит маму и сестру. Не вернется она в институт, не надо ей этой Москвы. Закончит, какой ни будь техникум и останется с ними, и будут жить они все вместе. И мама с Анькой уговаривали, ее учиться дальше. Влада ведь умница, каких поискать! Золотую медаль не каждому дают. А уж папа то радовался ее успехам. И Влада соглашалась. Да она продолжит учиться, но только ради папы.

А теперь Влада едет домой редко. Проводит время с пани бабусей. Нет, никаких родственных чувств и тем более любви они друг к другу не испытывают. Но какая-то тайная близость словно роднит их друг с другом. Влада столько лет растила и лелеяла свои обиды на жизнь и подчас, казалось на пустом месте, а бабушка раз и подтвердила, что внучка обижалась правильно. И даже вскользь похвалила, что она сумела вовремя понять, как надо жить, а не покатилась по накатанной, но чужой для нее дорожке. В ней хорошие задатки, правильные. Такая дочка могла бы родиться у Марека. Размазне Михалу случайно повезло.

Владе очень нравилось слушать о своем волевом характере и правильных задатках, но, за папу обиделась и поджала губы.

– Мне, пожалуй, пора, – холодно произносила она.

– Ой, напугала, – насмешливо хмыкала пани бабуся.

Влада уходила с твердым намерением больше с бабушкой не общаться. Но, проходило несколько дней и все повторялось. Повторялось как у малышни во дворе: «Больше никогда с тобой играть не буду! Я с тобой не дружу! Вечером гулять выйдешь?»

Теперь, глядя в зеркало, Влада с удивлением замечала, что превращается в другого человека. Исчезала хмурая девочка, появлялась молодая женщина с презрительным взглядом лисьих глаз пани бабуси.

Даже мама с сестрой заметили.

– Плохо тебе там, тяжело, да? – Участливо спрашивала Анька, стараясь придвинуться ближе, заглянуть в глаза.

– Влада, детонька, ты совсем себя заморила! – Вздыхала мама. – Поесть-то видно не успеваешь толком. Может, дома поживешь? Вон, многие ребята в институт с утра едут, вечером домой. И поесть приготовлено и кровать своя. И заниматься легче, никто не помешает.

Но Влада отмахивалась. Еще не хватало! Ей и так еле-еле дали место в общежитии, пожалели отличницу. Там до института две остановки, можно и пешком пробежать по хорошей погоде. А так, вставать в пять утра, и нестись сломя голову на первую электричку. И метро, потное, шумное, галдящее. А вечером опять, тащится в транспорте и все ради того, что бы проглотить, засыпая на ходу тарелку маминого супа и рухнуть в собственную кровать?

Влада другие доводы приводить не стала. Ни мама, ни Анька не смогут понять, что она увидела кусочек другой жизни. Пока именно кусочек, все равно как в приоткрытую дверь смотрит, зайти еще не решается. А зайти, ой как хочется.