Децема

Может, я и потрещал бы с ним завтра, он, вроде, не был таким уж сумасшедшим психом, каким показался на первых порах. Но ночью разговаривать с этим парнем, все равно что вагоны разгружать.

Но он меня, вроде, как и не слышал, так был увлечен моим шмотьем.

— Че с тобой? — нахмуренно поинтересовался Раск, когда я уже отчаялся дозваться его совести. — Видимо, у тебя очень маленький срок заключения.

Может и так. Кто знает, сколько я должен был продержаться на этих таблетках? Здоровье в меня эта программа забыла вложить, это уж точно. Но я до жути очаровательный, все девчонки в школе меня обожают, говорю.

— Ага. Я так и понял. Ты поэтому всюду инструкцию с собой таскаешь.

Вот сволочь, привязался ко мне с этим романом, теперь жизни не хватит, чтоб от позора отмыться.

А вам, отвечаю, даже инструкция не поможет. Людей похищать, даже не пытаясь объяснить, что к чему. Развитая цивилизация. Да пудели культурнее будут. Знаешь, спрашиваю, какие пудели умные? Ужасно умные собаки, ему завидно должно быть, вот какие они умные.

— Хватит, пудель, умничать, — кидает он, запихивая мои вещи обратно в рюкзак. Думаю, все мои тетради помял к чертям, такой треск стоял. — Рассказывай, как с боссом познакомился.

Я сразу понял, зачем он сюда притащился. Соображения безопасности, весь этот показной обыск — только предлог. Он просто хотел узнать, как Эльзе жилось вдали от них, но обратиться напрямую к «боссу» — пороху не хватало.

Отлично, говорю, жилось. А ты как думаешь? Мать у нее умерла от рака, а отца она никогда не знала. Встретились мы в одном из детских приютов. Когда Эльза там появилась, она ревела постоянно, ее из-за этого сразу все возненавидели. Плакс там терпеть не могли. Однажды ночью я увидел, как девчонки, с которыми она жила, решили ее проучить в коридоре. Ну, я и влез.

— Ты спас ее? — взволнованно спросил Раск, смотря на меня, как на героя какого.

Ага, говорю, спас. Просто решил составить ей компанию. Ты глянь на меня, я что, похож на того, кто может кого-то спасти?

В этот момент я задумался обо всей той жестокости, которой переполнен тот мир. Если даже дети позволяют себе те зверства, которых я успел насмотреться на своем веку, миф о тюрьме обрастает смыслом. Земля заражена злом, как это ни прискорбно. Вдобавок ко всему люди его стараются выпятить, поставить на видное место. С утра до ночи по ящику показывают такое, что хоть вешайся.

— А с тобой-то что? — спрашивает Мышь внезапно.

Это он пытается проявить участие, вероятно. Я же знал, что история моей жизни ему нужна, как прошлогодний снег.

Со мной, отвечаю, все намного лучше. Я своих родителей вообще не видел. Мне повезло: не с чем сравнивать. Я другой жизни и не знал, в отличие от Эльзы. А она потеряла худо-бедно, но рай, и все это время мечтала в него вернуться. Она очень добрая девчонка, вообще-то, но жутко вспыльчивая. И адаптировалась она медленно, но потом привыкла. Не позволяла себя обижать больше. Бить она вообще не умеет, откровенно говоря, но смелая до чертиков.

Я уже собирался было сказать, что не понимаю, как ее характер вяжется с этой ненормальной верой в сказочную любовь и с пристрастиями к глянцевым журналам, но вовремя вспомнил, с кем тут лясы точу.

— Короче говоря, она заслужила счастья, — бубню себе под нос, повернувшись к Раску спиной. — Надеюсь, вы ей поможете. Она вам доверяет.

Он благоразумно промолчал. Что-что, а счастье должность босса их клана не подразумевала. Возможно, Эльза и правда все вспомнит, но эйфория сойдет скоро, и настанут ее привычные будни. Всё войдет в свою колею, но мне нет до этого сейчас никакого дела. Я спать хочу зверски.

Я так Раску и сказал. Говорю, завтра можешь меня хоть застрелить, а сейчас дай поспать.

Он поднялся, кажется, собираясь выйти. Я даже не поверил такой щедрости небес.

— Ну, раз у тебя нет ко мне никаких вопросов, валяй, дрыхни.

Прохиндей был все-таки этот Раск ужасный. Лис он, а не мышь.

— Погоди, — бросаю ему в спину, заставляя замереть на пороге. — Почему я тебя понимаю?

— Чего-чего?

— Язык откуда мой знаешь?

— Это вообще-то мой вопрос.

— А?

— Не забывай, каким образом ты на Земле оказался.

— Слушай, а ты, часом, не Сфинкс? Так бы и разгадывал твои загадки круглыми сутками, честное слово.

— Мозгами своими раскинь. Когда тебя отправляют на Землю, тебе только память стирают, а не создают тебя с нуля. Система языка, заложенная в тебя здесь, на твоей настоящей родине, никуда не исчезает. Можешь сравнить это с остаточными знаниями при амнезии. Машине незачем выдумывать еще и новый язык персонально для вас — хлопотно.

Ладно, это я понял. Но что он скажет про другие языки? Почему так вышло, что я говорю именно на том же языке, что и они? Национальностей у нас — миллион. Их дорогая Эльза могла бы родится в каком-нибудь Китае или в тропических лесах Латинской Америки среди аборигенов. Как бы он тогда с ней договаривался?

— Этого быть не могло, — отвечает Мышь со знанием дела. — Как думаешь, какова вероятность, что преступник из Китая попадет в тюрьму аборигенов из Латинской Америки?

Нулевая вероятность, отвечаю. Вряд ли у аборигенов есть тюрьмы.