А к вечеру, когда мы с дядей Мишей приехали в ленинградский аэропорт, оказалось, что где-то произошла какая-то задержка с транспортом, и из-за этого много людей, не попавших на московские рейсы, скопились в аэропорту, и высокий, складный дядька толково разъяснил нам всем, что дело обстоит так: нас много, а самолёт один, и поэтому тот, кто сумеет попасть в этот самолёт, тот и полетит в Москву. И я дал клятву попасть именно в этот самолёт: ведь меня папа будет обязательно встречать в Москве.
И дядя Миша, услышав эти «приятные» новости, сказал мне:
— Как только сядешь в самолёт, помаши мне рукой, тогда я тотчас побегу к телефону, позвоню твоему папе, что ты, мол, вылетел, он проснётся, оденется и поедет в аэропорт тебя встречать. Понял?
Я сказал:
— Всё понял!
А сам подумал про дядю Мишу: «Вот какой добрый и вежливый. Другой бы довёз и всё, а этот ещё и позвонит моим родным. И вот я буду как эстафета. Он позвонит, а папа приедет встречать, и я без них один только часок в самолёте посижу, да и там, в самолёте, тоже все свои. Ничего, не страшно!»
Я опять сказал вслух:
— Вы не сердитесь, что со мной одни беспокойства, я скоро научусь один летать, самостоятельно, и не буду вас столько утруждать…
Дядя Миша сказал:
— Что вы, милостивый государь! Я очень рад! А Димка как рад был тебя повидать! А тётя Галя! Ну, держи! — Он протянул мне билет и замолчал. И я тоже замолчал.
И тут неожиданно началась посадка на самолёт. Это было столпотворение. Все кинулись к самолёту, а впереди всех бежал я, за мной все остальные.
Я добежал до лестнички, там наверху стояли две девушки. Просто красавицы. Я бегом взбежал к ним и протянул билет. Они меня спросили:
— Ты один?
Я им всё рассказал и прошёл в самолёт. Я уселся у окна и стал глядеть на толпу провожающих. Дядя Миша был неподалёку, тут я стал ему махать и улыбаться. Он эту улыбку поймал, сделал мне под козырёк и тотчас повернулся и зашагал к телефону, чтобы позвонить моему папе. Я перевёл дух и стал оглядываться. Народу было много, и все торопились скорее сесть и улететь. Время было уже позднее. Наконец все устроились, разложили свои вещи, и я услышал, что запустили мотор. Он долго гудел и рычал. Мне даже надоело.
Я откинулся на сиденье и тихонько закрыл глаза, чтобы подремать. Потом я услышал, как самолёт двинулся, и я широко открыл рот, чтобы уши не болели. Потом ко мне подошла стюардесса, я открыл глаза — у неё на подносе было сто или тысяча маленьких кисловатых, да и мятных тоже, конфет. Моя соседка взяла одну, потом вторую, а я взял сразу пяток и ещё штучки три-четыре или пять. Всё-таки конфеты вкусные, угощу ребят из класса. Они возьмут с охотой, потому что эти конфеты воздушные, из самолёта. Тут уж не захочешь, а возьмёшь. Стюардесса стояла и улыбалась: мол, берите сколько вашей душе угодно, нам не жалко! Я стал сосать конфету и вдруг почувствовал, что самолёт пошёл на снижение. Я припал к окну.
Моя соседка сказала:
— Смотри, как быстро прилетели!
Но тут я заметил, что впереди под нами появилось множество огней. Я сказал соседке:
— Вот поглядите — Москва!
Она стала смотреть и вдруг запела басом:
Но тут из-за занавески вышла стюардесса, та самая, которая разносила конфеты. Я обрадовался, что сейчас она будет раздавать ещё. Но она сказала:
— Товарищи пассажиры, ввиду плохой погоды московский аэропорт закрыт. Мы прилетели обратно в Ленинград. Следующий рейс будет в семь часов утра. На ночь устраивайтесь по мере возможности.
Тут моя соседка перестала петь. Все вокруг сердито зашумели.
Люди сходили с лестницы и шли себе спокойненько домой, чтобы утром прийти обратно. Я не мог идти спокойненько домой. Я не помнил, где живёт дядя Миша. Я не знал, как к нему проехать. Пришлось мне придерживаться компании тех, кому негде ночевать. Их тоже было много, и они все пошли в ресторан ужинать. И я пошёл за ними. Все сели за столики. Я тоже сел. Занял место. Тут недалеко стоял телефон-автомат, междугородный. Я позвонил в Москву. Кто бы, вы думали, снял трубку? Моя собственная мама. Она сказала:
— Алло!
Я сказал:
— Алло!
Она сказала:
— Плохо слышно. Кого вам нужно?
Я сказал:
— Анастасию Васильевну.
Она сказала:
— Плохо слышно! Марию Петровну?
Я сказал:
— Тебя! Тебя! Тебя! Мама, это ты?
Она сказала:
— Плохо слышно. Говорите раздельно, по буквам.
Я сказал:
— Эм-а, эм-а. Мама, это я.
Она сказала:
— Дениска, это ты?
Я сказал:
— Я вылечу завтра в семь часов утра. Наш московский аэродром закрыт, так что всё благополучно. Пусть пэ-а-пэ-а вэ-эстретит эм-еня-меня!
Она сказала:
— Хэ-арэ-ашэ-о!
Я сказал:
— Ну, будь зэ-дэ-оровэ-а!
Она сказала:
— Жэ-дэ-у! Папа выйдет встречать ровно в семь!
Я положил трубку, и у меня сразу стало легко на сердце. И я пошёл ужинать. Я попросил принести себе котлеты с макаронами и стакан чая. Пока я ел котлеты, я подумал, увидев, какие здесь широкие, удобные стулья: «Ээ, да здесь прекрасно можно будет поспать на этих стульях».