Детская библиотека. Том 49

— Не перебивай! Так, значит, тебе одному грамота? А Семенова сорок лет на фабрике горбом ворочала, ей, значит, так темной бабой и помирать? И я, значит, тоже зря училась? Двух сыновей в гражданской схоронила, чтобы, значит, Генка учился, а я как была, так чтобы и осталась? И вот Асафьеву из подвала в квартиру переселили тоже, выходит, зря. Могла бы и в подвале помереть — шестьдесят ведь годов в нем прожила… Так, значит, по-твоему? А? Скажи.

— Тетя, — плачущим голосом закричал Генка, — вы меня не поняли! Я в шутку.

— Отлично поняла, — отрезала Агриппина Тихоновна, — отлично, сударь мой, поняла. И не думала, не гадала, Геннадий, что ты такой. Не думала, что ты такое представление имеешь о рабочем человеке.

— Тетя, — упавшим голосом прошептал Генка, не поднимая глаз от стола, — тетя! Я не подумавши сказал… Ну… Не подумал и сказал глупость…

— То-то, — наставительно проговорила Агриппина Тихоновна, — а нужно думать. Слово — не воробей: вылетит — не поймаешь… — Она тяжело поднялась со стула. — В другой раз думай…

Глава 35

Филин

Агриппина Тихоновна вышла на кухню. Генка сидел, понурив голову.

— Что, — насмешливо спросил его Миша, — попало? Еще мало она тебе всыпала. Тебе за твой язык еще не так надо.

— Ведь он признался, что был не прав, — примирительно сказал Слава.

— Ладно, — сказал Миша. — Ну что, Генка, видел ты того, высокого?

— Никого я не видел, — мрачно ответил Генка.

— Так вот… — Миша облокотился о край комода и безразличным голосом произнес: — Пока вы здесь сидели… я… видел ножны.

— Какие ножны? — не понял Слава.

— Обыкновенные, от кортика.

Генка поднял голову и недоверчиво смотрел на Мишу.

— Нет, правда? — спросил Слава.

— Правда. Только что своими глазами видел.

— Где? — Генка поднялся со стула.

— У старика филателиста, на Остоженке.

— Врешь?

— А вот и не вру.

— Здорово! — протянул Генка. — А где они там у него?

Миша торопливо, пока не вошла Агриппина Тихоновна, рассказал о филателисте, высоком незнакомце и черном веере…

— Я думал, ты ножны видел, а то веер какой-то, — разочарованно протянул Генка.

— В общем, — сказал Слава, — было уравнение с двумя неизвестными, а теперь с тремя: первое — Филин, второе — Никитский, третье — веер. И вообще: если это не тот Филин, то остальное — тоже фантазия.

Генка поддержал Славу:

— Верно, Мишка. Может быть, тебе все это показалось?

Миша не отвечал. Он облокотился о край комода, покрытого белой салфеткой с кружевной оборкой, свисающей по бокам.

На комоде стояло квадратное зеркало с круглыми гранями и зеленым лепестком в левом верхнем углу. Лежал моток ниток, проткнутых длинной иглой. Стояли старинные фотографии в овальных рамках, с тисненными золотом фамилиями фотографов. Фамилии были разные, но фон на всех фотографиях одинаковый — меж серых занавесей пруд с дальней, окутанной туманом беседкой.

«Конечно, Славка прав, — думал Миша. — А все же тут что-то есть». Он посмотрел на Генку и сказал:

— Если бы ты не ссорился с теткой, то мы бы всё узнали о Филине.

— Как так?

— А так. Ведь она знает Филина. Хоть бы сказала: из Ревска он или нет.

— Почему же она не скажет? Скажет.

— Ну да, она с тобой и разговаривать теперь не захочет.

— Она не захочет? Со мной? Плохо ты ее знаешь. Она все давным-давно забыла, тем более я извинился. К ней только особый подход нужен. Вот сейчас увидишь…

В комнату вернулась Агриппина Тихоновна, внимательно посмотрела на смолкнувших ребят и начала убирать со стола.

Генка сделал вид, что продолжает прерванный рассказ:

— Я ему говорю: «Твой отец спекулянт, и весь ваш род спекулянтский. Вас, я говорю, весь Ревск знает…»

— Ты это о ком? — спросила Агриппина Тихоновна.

— О Борьке Филине. — Генка поднял на Агриппину Тихоновну невинные, простодушные глаза. — Я ему говорю: «Вашу фамилию весь Ревск знает». А он мне: «Мы, говорит, в этом Ревске никогда и не были. И знать ничего не знаем»…

Мальчики вопросительно уставились на Агриппину Тихоновну. Она сердито тряхнула скатертью и сказала:

— И какие у тебя с ним дела? Ведь сколько раз говорила: не водись с этим Борькой, не доведет он тебя до добра.

— А зачем он врет? Раз из Ревска, так и скажи: из Ревска. Зачем врать?

— Он-то, может, и не был в Ревске, — сказала Агриппина Тихоновна.

— Я и не говорю, что был, но ведь папаша-то его из Ревска. Зачем же врать?

— А он, может, и не знает про отца-то.

— Да ведь сам Филин тут же сидел. Смеется и говорит: «Мы, говорит, коренные москвичи, пролетарии…»

— Это они-то пролетарии? — не выдержала наконец Агриппина Тихоновна. — Да его-то, Филина, отец стражником, жандармом в Ревске служил, а он, вишь, теперь как: под рабочего подделывается! Пролетарии…

— Это кто же, сам Филин жандармом был? — спросил Миша.

— Не сам он, а отец его. Ну, да яблоко от яблони недалеко падает.

Агриппина Тихоновна свернула скатерть и вышла из комнаты.

— Видали? — Генка подмигнул ей вслед. — А вы говорили. Все сказала! Я свою тетку знаю. Теперь все ясно. Филин тот самый. Значит, и Никитский здесь, и ножны. Чувствую, чувствую, что клад близко!