Детская библиотека. Том 52

Теперь мы расскажем, что произошло с Эдиком, потому, что рассказ все-таки о нем, а не о Мурате. Не будем гадать, как и почему ему удалось пройти в самолет, главное, что он действительно там оказался и сам удивился, что его не задержали и не выставили, как зайца. В первые минуты он, конечно, растерялся и не знал, как себя вести, но, заметив, что никто не обращает на него внимания, принимая его за обыкновенного пассажира, понемногу успокоился. К тому же он рассудил, что если будет суетиться, озираясь по сторонам, как воришка, или, не дай бог, вздумает заплакать, то сразу выдаст себя — и тогда неизвестно вообще, что с ним сделают. О том, чтобы плакать, не могло быть речи, не таков был Эдик. Он взял себя в руки и с видом человека, который не раз летал в самолете, уселся на свободное место — оно оказалось рядом с толстым мужчиной в клетчатом пиджаке и кожаной шляпе с короткими полями. Это был японец, а может быть, кореец, впрочем, с таким же успехом он мог сойти за малайца или индонезийца, потому что для Эдика они были все на одно лицо. Он решил узнать об этом потом, а пока стал беззаботно рассматривать салон самолета. В таком комфортабельном самолете он никогда не летал, а если сказать правду, то и вообще в самолете оказался впервые. Некоторые из пассажиров расхаживали между рядами кресел, поэтому он подумал, что ничего не случится, если он тоже погуляет. Он встал и сразу же хотел пройти в кабину — наверно, там кто-нибудь из летчиков, которых он видел в аэропорту. Интересно посидеть с ними рядышком и посмотреть, как они управляют самолетом. По пути в кабину он, однако, задержался в комнатке, где находился буфет — стюардесса открывала бутылки с фруктовой водой и накладывала на поднос конфеты.

Эдик знал, что в самолете бесплатно раздают конфеты, и поспешил обратно. Он уселся в кресле, привязал себя ремнем и стал ждать. Женщина в длинном черном платье и красным кружочком на лбу и мужчина в белой чалме переговаривались на незнакомом языке. Они поглядывали на Эдика. Эдик исподтишка присматривался к ним — нет, ни о чем не догадываются. Приехали в нашу страну как туристы, чтобы посмотреть, как живут наши люди. Вот и на Эдика смотрят как на советского ребенка. Эдик стал им улыбаться. Они тоже стали улыбаться.

— О’кей, — сказал Эдик.

— О’кей, о’кей! — закивали иностранцы.

На этом разговор и кончился. К ним приближалась стюардесса. Она продвигалась между рядами и балансировала подносом, будто шла по канату. Она склонялась к одному ряду, потом к другому, и пассажиры, любуясь ею — очень красивая, приветливая и добрая девушка, — не стесняясь, брали конфеты. Эдик приподнялся и внимательно следил за подносом. Он прикидывал, не разберут ли конфеты, пока очередь дойдет до него. Но брали не больше двух-трех конфет, что показалось Эдику странным. Пока девушка приближалась, волнение его нарастало. Когда же она склонилась с подносом над их рядом, он так растерялся, что предоставил сперва взять конфеты своему толстому соседу. Но сосед, чудак, отказался. Тогда, набравшись храбрости, Эдик погрузил пальцы в конфеты, взял полную горсть, но, подумав, что взял, наверно, слишком много, чуточку пальцы разжал, а когда снова сжал их в кулак, всего только две конфетки между ними и застряли. Девушка проплыла дальше, и Эдик очень огорчился, что не взял больше. Сняв бумажку, он положил конфету в рот. Душистая, кисленькая, она оказалась такой вкусной; что он вместо того, чтобы сосать ее, неожиданно проглотил. Со второй конфетой он был осторожней — положил под язык, как таблетку. И она лежала там, будто он забыл о ней, только она сама напоминала о себе, потому что становилась все меньше и меньше. Эдик решил проверить, что от нее осталось — вытащил ее, тоненькую, прозрачную, как стеклышко, и показал соседу. Сосед одобрительно покивал головой. Он сам был когда-то мальчишкой и помнил, наверно, какое это счастье, когда конфета потихонечку тает во рту. Очень симпатичный попался сосед!

— Можно мне к окошку? — спросил Эдик, показывая на кресло, которое оставалось свободным.

— Ес, ес, — кивнул сосед и помог ему перебраться.