Детская книга

Уэллвуды решили, что Хамфри попросит своего друга Лесли Скиннера, который работал вместе с Карлом Пирсоном в отделе прикладной математики лондонского Юниверсити-колледжа, найти хорошего преподавателя для Чарльза и Тома, чтобы он подготовил их к вступительным экзаменам в Итон и Марло. Тоби Юлгрив согласился помогать с литературой и историей. Татаринов замечательно преподавал Тому латынь, и Хамфри был рад, что у него есть возможность ответить на щедрость брата щедростью, – он предложил Чарльзу тоже ходить на эти уроки, чтобы отшлифовать знание классических авторов. Что касается девушек, то Бэзил и Катарина считали, что им нужно совершенствоваться в светских искусствах – музыке, хороших манерах, умении рисовать и писать красками. Они пригласили Дороти брать уроки рисования вместе с Гризельдой. Гризельда прочитала «Мельницу на Флоссе», и Дороти тоже уговорила прочитать. Они сидели в комнате Гризельды – негодующие Мэгги Талливер, которым не положены математика, латынь и литература.

Лесли и Этта Скиннер пригласили Уэллвудов на чай в тесную гостиную на Тэвисток-сквер – познакомиться с репетитором по математике, который, как думал Скиннер, может подойти. Уэллвуды пришли все вместе, потому что Хамфри собирался объединить этот визит с экскурсией в Британский музей, а в подобных вылазках общество Дороти доставляло ему удовольствие. Он повел детей смотреть на золото викингов и мраморную коллекцию лорда Элгина, напугал их египетскими саркофагами, где лежали замотанные бинтами люди.

Гостиная Скиннеров была оклеена зелеными обоями в красных ягодах работы Морриса и компании, обставлена тонконогой сассекской мебелью – диванчиком и стульями с плетеными из камыша сиденьями. На темном полу лежали домотканые ковры, а на высоких стеллажах стояли ровные ряды книг. Кандидат в репетиторы, молодой немец из Мюнхена доктор Иоахим Зюскинд, уже пришел. Он был в потертом костюме и красном галстуке. У доктора Зюскинда были тонкие, легкие, сухие волосы цвета сена и красивые волнистые усы. Глаза были синие и скорбные – не ясной, прозрачной, небесной синевы, как у доктора Скиннера, но словно бы облачной, выцветшей, разбавленной голубизны, как у бабочки Cupido minimus, подумал Том. С виду репетитор был добрый и безобидный. Лесли Скиннер представил его, сказав, что он не только первоклассный математик, но и первоклассный учитель, что не всегда характерно для математиков. Доктор Зюскинд улыбнулся доброй улыбкой. Он сказал, что хотел бы знать: нравится ли математика Тому и Чарльзу? Да, сказал Том. Нет, сказал Чарльз. «Почему?» – спросил доктор Зюскинд у обоих. Том ответил, что ему нравится не арифметика, вычисления у него часто получаются неправильно, – ему нравится, как в геометрии все сходится вместе и чувство, которое бывает, когда раскрываешь это единство. Чарльз ответил, что не любит чувствовать себя идиотом, а математика именно так на него действует. Лесли Скиннер спросил, какие же тогда предметы Чарльзу нравятся. Чарльз ответил, что никакие, потому что ни один предмет не отвечает на интересующие его вопросы.

– А что же это за вопросы? – сократически спросил Скиннер.

– О жизни. Почему бедняки бедны? Что с нами не так?

Хамфри засмеялся и сказал, что, скорее всего, в Итоне Чарльзу не много расскажут о бедности. Чарльз ответил, что он и не хочет в Итон, но его никто не спрашивает. Скиннер сказал, что если тебя учат думать – это всегда полезно, а доктор Зюскинд, ни на кого не глядя, чуть слышно пробормотал, что это хороший вопрос, хороший.

Девочки сидели рядом: темная головка и бледно-золотая, длинные волосы распущены по плечам. Этта Скиннер внезапно повернулась к ним и спросила твердо, с некоторым вызовом, где они намерены получать образование. Лесли Скиннер обратил на Дороти голубые глаза и подарил ей свое нераздельное внимание.

– Это вы, юная дама, собирались стать доктором.

Дороти сказала, что да.

– Тогда вам самое время начать серьезно заниматься наукой.

– Я знаю, – ответила Дороти, и отец бросил на нее резкий укоризненный взгляд. – Но ведь я и правда знаю, – сказала она, защищаясь.