Детская книга

Элси не давал покоя запертый чулан. Она сказала себе, что во всех остальных местах уже убралась и там тоже должна убраться, но знала, что на самом деле ей не дает покоя извечная притягательность единственной запертой двери. К двери был прибит портрет Бернара Палисси из «Кенсингтонской Валгаллы» – Элси заметила, что один угол рисунка прикрывает замочную скважину. Элси как бы невзначай стала искать по дому бесхозные ключи, в то же время уговаривая себя, что если в чулане секрет, то ключ может быть вообще не в доме, а где-то еще. И вот в один прекрасный день, кое-как балансируя на краю стула, чтобы достать до высокой полки, Элси взяла в руку мрачную солонку в виде грифона с угрожающе раскрытым клювом и поднятым гребнем, и внутри звякнул металл. Солонка стояла в самой глубине полки, в тени. Элси сняла ее и слезла на пол. Перевернутая солонка изрыгнула красивый железный ключ. Элси сунула его в карман фартука и по-кошачьи улыбнулась самой себе. Она вернула солонку на место. И стала ждать. Она ждала два дня, пока Фрэнк Моллет не пригласил Серафиту и Помону на летний пикник в дом викария в Паксти. Оставшись одна в доме, Элси вытащила скобки, удерживающие Палисси на месте, и отперла замок. Ключ вошел очень легко и легко повернулся, словно смазанный маслом. Чулан оказался действительно чуланом. Каменная полка проходила по трем из четырех стен, а выше располагались другие полки, доходившие до беленого потолка. В чулане было маленькое зарешеченное окошко, затянутое пыльной сеткой от мух.

На полках стояли горшки. Элси ждала чего-то тайного, иного. Пара больших пузатых горшков, но в основном – мелкие, светящиеся белым в полумраке: фарфор в белой глазури, неглазурованный бисквит. Когда Элси подошла поближе, чтобы разглядеть их, под ногами захрустели осколки, словно кто-то уронил или пошвырял горшки на пол, покрыв его целым ковром черепков.

Горшки были непристойными химерами – полусосуды-полулюди с чистыми и четкими очертаниями. Изогнутые в невероятной акробатике, изображающей проявления пола и совокупления во всевозможных видах. Хрупкие девушки держали точно и тонко выполненные образы собственных половых губ и проходов, подобные вазам. Лежали на спине, приподняв таз, чтобы открыться взорам. Сидели в немом отчаянии на краях возвышающихся кувшинов, сжав пальцами соски – словно защищаясь или бросая вызов – и завесив опущенные лица длинными волосами. Были тут и клинические, анатомические модели – неизменно элегантные, неизменно точные и скупые – женских и мужских половых органов, как по отдельности, так и в процессе совокупления. И пары фигур, затейливые объятия во всех возможных и невозможных позах, нежных и чудовищных.

У некоторых девушек было длинное лицо и сутулые плечи Имогены; другие девушки были пухлыми Помонами. Мужские фигуры – безлицыми фантазмами. Элси с хрустом двинулась вперед по останкам предыдущих версий, чтобы взглянуть поближе, и поняла, что извивающиеся руки и ноги, открытые рты и отчаянно сведенные пальцы изображают не один и тот же возраст, но уходят в глубь времен, в детство. Их было так много, что они напоминали коралловый риф, подводные каменные заросли, вздымающие ветви к небу. Элси было еще труднее глядеть на них из-за собственной телесной нужды, уже владевшего ею желания. Ее собственное тело откликнулось на это раскрытие, проникновение, на визуальную встряску от увиденного. Но глубже сексуального отклика, сильнее его, был ужас. Даже не перед тем, что девочек принуждали к такому или, может быть, лишь воображали в таком виде. Но перед яростной энергией, произведшей такое огромное количество этих фигур под влиянием тяги, потребности, которую Элси даже не хотела воображать. Она попятилась. У нее хватило смекалки снять ненавистные туфли и завернуть их в фартук, чтобы потом полностью отчистить. Она знала: создатель этих работ не обрадуется даже намеку на то, что она их обнаружила.

* * *

Элси не знала, рассказала бы она Филипу или нет, если бы он был здесь. Она чувствовала сильную потребность не говорить никому, словно молчание могло сделать небывшими все эти полки, гладкие белые предметы, пыльный свет. Но оно имело обратный эффект. Ее начали преследовать призраки. Когда Помона вернулась из Паксти, Элси невольно в мыслях раздела ее, открыв сливочно-белое тело, раздвинула ей ноги… Так что, когда Помона в очередной раз погладила Элси по руке, Элси впервые рывком сбросила ее руку, резко сказала: «Нет!» – и отвернулась. Расстройство мелькнуло на лице Помоны, но тут же изгладилось.