– Послушайте меня. Я всегда клялась себе, что никогда, никогда не пойду в прислуги. Что угодно, но не в прислуги. Я бы осталась на гончарной фабрике и расписывала горшки, у меня была бы такая профессия. Как у моей мамки – она умерла. Когда она умерла, я пришла сюда приглядывать за Филипом, потому что мамка так хотела. Я люблю Филипа, мистер Фладд, я больше никого и ничего не люблю. И я знаю, что он прав, всегда был прав, – у него настоящий дар, и он одержим этим даром. Он попал сюда как в страну своей мечты, потому что ваш отец – великий мастер. Филип учится тому, чему никогда и не мечтал научиться. Думаю, он не очень доволен, что я тут, – он убрался от нас подальше, а я напоминаю ему о покинутом. Но пока я устраиваю тут сносную жизнь, Филип свободен – он может делать горшки, изобретать, работать. Я никогда не собиралась быть домашней прислугой. У меня свои, пусть маленькие, стремления. Меня бесит здешняя безалаберность… простите, это было грубо… мне нравится изворачиваться, чинить вещи, обходиться малым, чуть-чуть улучшать то, что меня окружает.
Она постепенно распалялась. Она говорила быстро, сухо, яростно. Она сказала:
– И я чувствую себя полной дурой в этих цветочках и расшитых тряпках. Я бы хотела показаться преподобному Моллету в обычной, пристойной, скучной одежде. Я не марионетка и не ярмарочное пугало. Простите, мне не следовало жаловаться, я и не собиралась. Но, понимаете, мистер Фладд, это выражение очень правильное – я просто умираю от боли в ногах. Простите. Я все сказала и теперь заткнусь. Простите меня.
Герант сел рядом на траву. К собственному удивлению, он взял в ладони одну горячую ступню и склонился над ней.
– Сколько стоят туфли?
– Не знаю. Вы должны лучше меня это знать. Вы теперь одеты по-человечески – очень хорошо одеты, надо сказать… и туфли у вас хорошие.
Туфли, которые Герант носил на службе, обошлись ему в месячное жалованье. Он ухаживал за их сверкающей кожей, как за собственной, – по правде сказать, туфли были гораздо глаже его лица, склонного к прыщам. У Геранта Фладда лишь недавно появились деньги, заработанные собственным трудом, и у него с ними было, как сказала бы Элси, туго. Но он вытащил из кармана кошелек и отсчитал в руку Элси четыре серебряные полукроны:
– Этого должно хватить на какие-нибудь ботинки. Смотрите, к моему следующему приезду обзаведитесь удобной обувью, чтобы ходить на дальние прогулки.
Он заколебался. Он хотел сказать, что пойдет вместе с ней выбирать ей туфли. Он перебирал в уме маленькие прихоти, от которых теперь придется отказаться ради этих туфель, и исполнялся великодушной радости при мысли о тонких пальчиках, вольготно шевелящихся в новой кожаной обуви. Но в посещении обувного магазина с этой молодой женщиной будет что-то интимное, неподобающее. Либо он будет вести себя как… как повелитель и господин с подданной, либо как кандидат в любовники, преподносящий дары и надеющийся получить что-то взамен. Он, чуть смущаясь, сказал:
– Я знаю, сколько вы делаете для моей семьи… гораздо больше, чем следовало бы… и они… мы этого по достоинству не ценим. Я правда знаю.
Элси горестно улыбнулась. Ей не хотелось совершать судьбоносный поход за обувью в одиночку. Может быть, стоит подождать возвращения Филипа. Но она умирала от боли в ногах.
Герант взял двуколку и поехал обратно в «Повилику», усадьбу Уэллвудов, а через день или два Элси пошла через болотистую равнину и вверх по склону в город. В Рае были две или три обувные лавки, и в витрине одной из них («Джас. Пласкетт, с 1872 года») она как раз и видела тот красный пояс с пряжкой-стрелой. Элси стояла на булыжной мостовой, глядела на витрину и считала в уме. Она не хотела, чтобы ее первой парой обуви стали грубые башмаки, какие носят батрачки, но обреченно, трезво сознавала, что, если купленные туфли будут хоть сколько-нибудь нарядными, она никогда не осмелится их надеть для своих повседневных нужд – для беготни туда-сюда по двору, хождения вверх и вниз по лестницам, пеших походов в Лидд. Нужно купить что-нибудь удобное – может быть, ботинки, которые, если их вычистить как следует, подойдут к простой юбке, когда Элси ею наконец обзаведется. На миг она понадеялась, что денег Геранта хватит и на ботинки, и на красный пояс. Она посчитала в уме. Пока она не вошла в магазин, она может воображать, что владеет поясом.
– А я думаю, о чем это вы замечтались, – произнес приятный голос у нее за спиной.
Элси подскочила.
– Простите, я вас напугал, – сказал Герберт Метли. – Я стоял и смотрел на вас минут двадцать, а вы о чем-то думали, и я в конце концов просто не выдержал – я должен был вас спросить, о чем вы тут думаете, хмуритесь и что-то шепчете про себя. Вам не обязательно отвечать. Я знаю, что это невежливый вопрос.
Элси засмеялась:
– Туфли. Я думаю о туфлях. Я первый раз в жизни покупаю новые туфли – для себя. И не могу решиться. Не знаю, как решить.
– А пока вы не решили, все туфли на свете принадлежат вам, – сказал писатель.