Детская книга

Правда, в одном фантастическом романе Ластик читал, как на Земле произошла катастрофа, от которой цивилизация погибла, а немногие уцелевшие позабыли все научно-технические достижения, и человечество начало развиваться заново: сначала первобытное общество, потом рабовладельческое, за ним феодальное и так по полной программе.

— Не понял, — сказал Ластик унибуку. — Как это 7113-й? И при чем тут жены?

Экран мигнул, дал подробную справку.

В старой Руси летоисчисление велось не от Рождества Христова, а от Сотворения Мира, которое, согласно расчетам средневековых богословов, произошло за 5508 лет до Рождения Христа. Эта система летоисчисления использовалась в Византийской империи начиная с 6 века и позднее утвердилась на восточнославянских землях. С 1 января 1700 года, по указу Петра I, Россия перешла на хронологию по европейскому образцу.

До 17–18 веков в Европе не существовало единой договоренности о том, с какого числа начинается отсчет нового года. Например, в России в 9-15 веках год начинался 1 марта, а в 1492–1699 гг. — 1 сентября. День обычно определяли по церковному календарю.

Неделя жен-мироносиц (мироносицкая неделя) — третья неделя после Пасхи, в продолжение которой чествуются женщины, приносившие благоуханное миро к гробу Иисуса Христа.

— Про Новый год и про жен ясно. Но какой год сейчас по-нормальному? И число? Ну, если не по-церковному? — нетерпеливо спросил Ластик.

Точное время 4 часа 59 минут 11 секунд 13 апреля (по западному календарю 23 апреля) 1605 года.

Четыреста лет назад — вот куда, оказывается, закинула хронодыра шестиклассника Фандорина!

Он попытался вспомнить, что там такое происходило в начале 17 века. Этот период они в школе еще не проходили. Во Франции три мушкетера, а у нас-то что? В 4 классе читали «Рассказы по истории отечества». Кажется, кто-то с кем-то воевал. Наши с поляками, точно. Минин и Пожарский, Иван Сусанин. Или это позже было? Эх, попасть бы сюда семиклассником — всё бы про 17 век знал!

Хотел Ластик задать унибуку следующий вопрос, но в это время из-за дверцы донеслись голоса.

Один был уже знакомый, мурлыкающий. Второй — неторопливый и какой-то мокрый, будто человек собирается отхаркнуться, да никак не соберется.

Слышалось каждое слово, только вот смысл был малопонятен.

— Пожалуй-ста, князь-батюшко, сам узришь.

— Годи, Ондрейка, годи.

Вон оно как! Убийца называет собеседника «князем-батюшкой», а тот его попросту, «Ондрейкой». Выходит, этот мокроголосый и есть главный!

— Речешь, годящ отрок-то? — сказал князь. — Собою личен, не смердяч?

Это про меня, сообразил Ластик и спохватился — ведь можно включить режим перевода!

Шепнул в унибук: «Перевод», и почти сразу по дисплею поползли строчки:

— Говоришь, мальчик подходящий? Хорош собой, не протух?

— По-моему, то, что нужно. Да ты, Василий Иванович, сам посмотри.

Василий Иванович! Значит, хозяин дома, тот самый, на букву «Ш».

— Не подгоняй. Дай собраться с мыслями.

Раздался скрип — это князь, наверное, уселся.

— Ох, рискованное дело мы затеяли, Ондрейка.

Унибук подчеркнул имя и разразился обстоятельным комментарием:

«В допетровской Руси обращение старшего к младшему в уменьшительной форме не имело оскорбительного или фамильярного оттенка, поэтому правильнее было бы перевести „Ондрей“.»