Детская книга

— Хватит ползать, бояре, — сказал Дмитрий, блеснув веселыми голубыми глазами. — Шубы об траву зазелените. Вставайте. А ну говорите, почему так долго не признавали законного наследника.

Шуйский поднялся, поддержал за локоть Мстиславского — старика не слушались ноги.

— Виноваты, — пролепетал глава Думы. — Годуновых страшились…

Шуйский же медовым голосом пропел:

— А вот мы твоему царскому величеству гостинцев привезли. Не прикажешь ли показать?

И скорей, не дожидаясь позволения, махнул слугам.

Те подносили сундуки, откидывали крышки, а Василий Иванович читал по свитку: триста тысяч золотых червонцев, великокняжеская сабля в золоте с каменьями, десять соболиных сороков, образ Пресвятой Троицы в жемчугах, золотой павлин турской работы с яхонтовыми глазами — и многое, многое другое.

Дмитрий смотрел и слушал без большого интереса, лениво кивал. Заинтересовали его только два предмета: подзорная труба («Трубка призорная: что дальнее, в нее смотря, видится близко», как пояснил Шуйский) и зеленый каменный кубок («Сосуд каменной из нефритинуса, а сила нефритинуса такова: кто из него учнет пить, болезнь и внутренняя скорбь отоймет и хотение к еде учинится, а кто нефритинус около лядвей навеси, изгоняет песок каменной болезни»).

— Внутреннюю скорбь отоймет? Нефритинус-то? — хмыкнул царевич. — Ох, темнота московская. А призорную трубу давай сюда, сгодится. Моя в сражении разбилась. За дары, конечно, спасибо, только кто вам позволил, бояре, в царской сокровищнице хозяйничать? Это вы мое собственное имущество мне же дарить вздумали?

Не сердито спросил, скорее насмешливо, но оба князя так и затряслись.

— Что мне с вами, бояре, делать, а допреж всего с тобой, князь Шуйский? — вздохнул Дмитрий и совсем не царственным жестом почесал кончик носа.

Мстиславский заплакал. А Василий Иванович весь изогнулся, подался вперед и сладчайше пропел:

— Солнце-государь, дозволь рабу твоему словечко молвить, с глазу на глаз. Дело великое, тайное.

Дмитрий пожал плечами:

— Ино пойдем, коли тайное.

И вошел в шатер, Василий Иванович за ним.

Князь Мстиславский лишь завистливо шмыгнул носом.

Это Шуйский про меня ябедничать будет, догадался помертвевший Ластик. Глотать Райское Яблоко или погодить, когда в клетку к медведю кинут?

Прошло минут пять, которые, как принято писать в романах, показались Ластику вечностью.

Потом из-за полога высунулась нахмуренная физиономия боярина.

— Ондрейка, воренка давай!

Шарафудин вскочил с колен, поволок пленника по траве. Идти Ластик и не пытался — какая разница?

Василий Иванович принял «воренка» у входа, больно сжав локоть, втащил в шатер и швырнул под ноги Дмитрию, сыну грозного Иоанна.

— Вот, государь, непонятной природы существо, про которое я тебе толковал. Кто таков — не ведаю, однако же воскрес из мертвого тела. Того самого, которое мои слуги тайно из Углича привезли… Сей малец был похоронен в гробе заместо твоего величества. Думаю, какие-нибудь лихие люди нарочно его туда подсунули, с подлой целью смутить умы… А что он истинно воскрес — тому есть свидетели.

Боярин сделал многозначительную паузу. Хоть напуган был Ластик, но сообразил: ох, хитер Шуйский. Это он намекает, что я-то и есть истинный царевич. Вот, мол, какую бесценную услугу оказываю тебе, государь.

Дмитрий слушал князя с насмешливой улыбкой, на Ластика поглядывал с любопытством.

Шатер у него был не то что царский походный терем — ни ковров, ни подушек, лишь простой деревянный стол, несколько табуретов, на шесте географическая карта, да боевые доспехи на специальной подставке, более ничего.

— Так он воскрес? — протянул царевич, подходя к Ластику — тот от страха сжался в комок.

— Воскрес, государь. Не моего то умишка дело, не тщусь и рассудить. — Боярин выдержал паузу и с нажимом сказал. — А только знай, потомок достославного Рюрика: Васька Шуйский, тож Рюрикович, ради тебя не то что живота не пожалеет — готов и душу свою продать.

— И почем у тебя душа? — засмеялся царевич. — Ладно, князь, поди вон. Снаружи жди.

Василий Иванович с поклонами попятился, а перед тем как исчезнуть, замахнулся на Ластика кулаком, да еще плюнул в его сторону.

И остался бедный шестиклассник наедине с сыном Ивана Грозного.

Убьет! Прямо сейчас! Вон у него сабля на боку, и рука уже лежит на золоченом эфесе.

— Чего таращишься, прохиндей? — усмехнулся царевич. — Эй ты, из гроба восставший, тебя как звать-величать?

А Ластик и рта открыть не может — челюсти судорогой свело.

Не дождавшись ответа, Дмитрий Иоаннович отвернулся, устало потер глаза и вдруг со вздохом произнес нечто совершенно невероятное:

— Дурдом какой-то. Проклятое Средневековье.

В доску свой

Ну вот, сообразил Ластик, это я от страха с ума сошел. И очень запросто, от нервного стресса.

— Приехали, — сказал он вслух. — Кажется, я чокнулся.