Детская книга для девочек

Вот и Геля будет думать, что просто приехала на каникулы к своим прапрабабушке и прапрадедушке! Сейчас выйдет к ним, расцелует — среди родственников же так принято, да? И очень просто.

На душе сразу стало легче.

Чтобы не успеть испугаться еще чего-нибудь, быстро выбралась из постели и, осторожно ступая среди осколков, размазанной каши и разлитой воды, отправилась знакомиться. С родственниками.

Глава 2

В просторной, темноватой прихожей прислушалась.

За дверью с красивыми загогулинами на матовых стеклах звучали голоса, и Геля, не оставляя себе времени для колебаний, вошла.

У окна в кресле-качалке сидела Аглая Тихоновна, а Василий Савельевич нервно расхаживал по комнате. Увидев девочку, кинулся к ней со словами:

— Зачем же ты, голубчик…

Но подоспевшая Аглая Тихоновна, мягко отстранив его, укутала Гелю в свою шаль и так, обнимая шалью, повела за собой. Усадила в кресло, сама пристроилась рядом, на низеньком пуфе. Василий Савельевич топтался тут же, явно не зная, что сказать и что сделать.

Повисла тоскливая пауза, нарушаемая лишь жалобным пришмыгиванием курносой девушки в сером — та жалась к стеночке у самой двери.

Геля вспомнила слова Льва Львовича: «Главное — это умение держать паузу, чем больше артист — тем больше у него пауза».

Наверное, она была совсем маленьким артистом.

Стало ужасно жаль всех этих людей, которые так о ней беспокоились, вернее, о Поле, только это сейчас не важно. Надо их чем-нибудь занять, вот что. Отвлечь от грустных мыслей.

Эта плакса в сером несла ей тогда поднос? Прекрасно! И Геля сказала:

— Знаете, я ужасно проголодалась. Можно мне чего-нибудь поесть?

— Да. Да! Разумеется, — оживился Василий Савельевич, — Аннушка!

— А что же подать? — спросила девушка.

«Так это и есть та самая Анна Ивановна?» — мысленно удивилась Геля. Нет, она помнила про девятнадцать лет, но ей казалось, что кухарка должна быть если не старой, то хотя бы толстой. И если бы она, Геля, проводила кастинг, то эта курносая пигалица ни за что не получила бы роль.

— Консоме, кашки овсяной… Что-нибудь эдакое. — Василий Савельевич сделал неопределенный жест. — В ближайшее время — только протертая или жидкая пища. Несколько дней придется соблюдать диету.

— Может быть, крем-суп Сантэ? — предложила удивительная кухарка.

Доктор озадаченно поднял брови:

— Что еще за сантэ такое?

— Ну как же-с. На прошлой неделе подавала, французский суп, со шпинатом да сливками.

— А, это та зеленая мерзость… — начал было доктор, но вмешалась Аглая Тихоновна:

— Крем-суп — замечательная мысль, — сказала она. — Давай-ка мы с тобой, Аннушка, к обеду накроем, а Василий Савельич пока осмотрит нашу Поленьку.

Девушка сделала книксен и вышла, а «Поленька» вцепилась в руку Аглаи Тихоновны, к которой прониклась почему-то безграничным доверием.

— Ничего страшного, ангельчик, — Аглая Тихоновна поцеловала ее в щеку, — папе необходимо осмотреть тебя. Ты так долго болела…

Голос у нее был как море — глубокий, теплый, ласковый. Геля сразу успокоилась и подумала — а правда, и чего это я? Пусть осматривает. Уколы же делать все равно не будет. Да если даже и будет…

Лев Львович когда-то говорил студийцам, что у каждого человека есть свой тотемный зверь. То есть каждый человек похож на какое-нибудь животное, и если угадать, на какое, то и характер человека можно понять.

Вот Аннушка похожа на садовую славку — маленькая, миленькая и на макушке хохолок. Ну просто волосы так уложены — на затылке в узел, а сверху меленькие кудряшки.

А Василий Савельич, хоть и лысый, странным образом напоминал льва. Немолодого, слегка облезлого, но все еще сильного и опасного ученого льва — в пенсне, темном жилете и сером крапчатом галстуке.

Мощный лоб, широкий подбородок, заросший до самых ушей короткой, рыжевато-седой бородой, пушистые усы, нос, тоже по-львиному расширяющийся книзу. Пенсне смешно морщило кожу на переносице — словно кто-то крепко держал доктора за нос стальными пальцами. А глаза, небольшие, очень светлые, а точнее, бледно-голубые, смотрели по-кошачьи холодно и проницательно.

Геле сделалось не по себе, но она тут же подумала — зато голос у него ничуть не львиный. К такой внешности подошел бы баритон, а у прапрадедушки был резкий тенорок.

— Что ж, приступим к осмотру? — прорычал лев, то есть сказал Василий Савельевич, и взял Гелю за руку. Проверил пульс, потом заглянул в глаза, оттянув ей нижние веки, потом спросил, не шумит ли в ушах и не кружится ли голова. Потом Геля еще битых полчаса кривлялась перед ним, как мартышка перед зеркалом, — то вращала глазами, то высовывала язык, то дотрагивалась одновременно до уха и кончика носа. До того задергал, что голова в самом деле закружилась.

Доктор Рындин заметил, что ей худо, и сразу отвязался, так что девочка могла спокойно сидеть и наблюдать за тем, как хлопочут Аглая Тихоновна и Аннушка.

Сперва они накрыли белой скатертью большой круглый стол, стоявший посреди комнаты, а затем Аннушка стала носиться взад-вперед, притаскивая то блюдо с ветчиной, то стопку тарелок — ловко, как цирковой эквилибрист.