Детская книга для девочек

— Ага, попался, который крался! — торжествующе ткнула пальцем в растерянного Щура. — Тоже мне еще, Шерлок Холмс выискался! Ты зачем за мной ходишь?

Хотя и без всяких вопросов было понятно — зачем. Влюбился, точно влюбился! Интересненько, признается или нет?

— Здравствуйте и вы, барышня хорошая, — промямлил Щур и отвел глаза.

— И перестань «выкать», — капризно приказала Геля, — мне это не нравится!

— Еще чего, — огрызнулся мальчишка, — думаете, раз я босяк, так культурного разговора не понимаю? Барчуки вам пусть тычут. А мне не указывайте.

Больше ничего так и не сказал. Вот тебе и влюбился. Геля подождала-подождала, потом надменно хмыкнула и пошла дальше. Но мальчишка не отставал, так и плелся сзади, правда, уже не скрываясь, и она в конце концов не выдержала, чуть замедлила шаг:

— Как там Шкряба?

— Доктор заглядывает. Обещался — рука точно не отсохнет.

— Вот и хорошо, — кивнула девочка. — Пирожок хочешь? Тепленький еще!

Щур отрицательно помотал головой и отвернулся. Но Геля заметила, как он сглотнул, унюхав пирожки, и ей стало ужасно жаль бедного дурака.

Ее братец, Эраська, отличался удивительной для такого щуплого мальчика прожорливостью, и мама (которая Алтын) даже как-то обеспокоилась, не завелись ли у него глисты. Но папа (который Николас) объяснил ей, что никаких глистов нет, просто мальчики, пока растут, все время хотят есть. И это нормально.

Так то Эраська, у него и холодильник с котлетами под боком, и школьный буфет, и батончики шоколадные он постоянно жрет, как не в себя.

А этот, бедняжечка, такой большой, и где ему взять батончиков? Их, надо думать, даже не изобрели еще.

Она тронула мальчишку за руку:

— Я, знаешь, после гимназии ужасно проголодалась. Одной есть неловко, а терпеть сил нет, так что возьми, пожалуйста.

Паренек недоверчиво прищурился, но Геля говорила искренне, и он сдался. Жалко было смотреть, как Щур старается есть неторопливо, а не заглотить этот несчастный пирожок с ходу. Чтобы сгладить неловкость, спросила:

— А твоя бабушка… то есть баба Яся… Как она поживает? Здорова ли?

Светской беседы не вышло. Щур доел пирожок, вытер руки об штаны. Метнул на девочку хмурый взгляд:

— Шибко гневалась за вашу корзинку. Говорила, ежели эти оглоеды кажен день так напехтериваться будут, их на работу палкой не загонишь. Пропадем все.

— Папа тоже ужасно ругался, — призналась девочка, — но он хоть палкой не дерется…

— Это доктор-то не дерется? Видали бы вы его, когда…

— Довольно! — Геля не желала ничего знать о боевых подвигах Василия Савельевича, она его и так боялась. — Во всяком случае, маленьких он точно не бьет! Только всяких больших и опасных!

— Чего вы заладили — бьет, бьет! — загорячился Щур. — Ну, отлупцевала Рябушка клюкой по макухе, так с ими ж без этого невозможно. Заозоруют! А баба Яся об их же пользе печется, в обиду никому не дает…

— Ага — не дает! Сама зато лупит, еще и попрошайничать заставляет!

— Так что ж? Пусть лучше на рукопротяжной фабрике работают, чем воруют! — Щур одарил Гелю своим коронным снисходительным взглядом. — Эх, барышня хорошая, чего б вы в жизни понимали? Это у вас, у господ, все добренькие, потому как нужды не нюхали…

— Ну да, только твоя баба Яся все и понимает! — моментально вспылила Геля.

— А вот понимает! Хоть старая да слепая, а на аршин под землю видит! И про людскую натуру все как есть понимает! — Щур вздохнул и заговорил спокойнее: — Она только сверху злая. Потому как иначе не проживешь. А к кому надо, она добрая.

— Да уж я видела, какая она добрая, — упрямо буркнула Геля.

— Чего вы там видали? — скривился Щур. — Ни шиша вы не видали. И не знаете об ней ни полстолько. — Он сунул ей под нос грязный мизинец. — Бабка, может, и подобрее некоторых. Вот, к примеру, велит по всей Москве брошенных младенчиков подбирать и ей приносить. Наши-то, известно, везде шныряют, все примечают, а дите подкинутое на Хитровке не редкость. Бабка младенцев тех в Воспитательный дом относит. Там у нее кума в няньках. Бабуся ей малость приплачивает — как без этого? — чтоб к детишкам, значит, по-доброму относились. По-людски… А касаемо наших, из шалмана, — думаете, легко на паперти встать, где фараоны не хапают? Там матерые нищие — такое зверье! Любого-всякого, который к ним сунется, на куски порвут. А баба Яся авторитет имеет в обчестве. Ейную золотую роту никто пальцем тронуть не насмеливается!

— Святой человек, в общем, — констатировала Геля, — обнакновенное дело на Хитровке, как я погляжу…

— Не верите?! Эх, кабы вам рассказать! Я ей по гроб жизни обязанный…

— Да знаю я. Она тебя от тюрьмы спасла, — отмахнулась девочка.

Щур коротко хохотнул, покрутил головой:

— От вас, баб, в смысле барышнев, спасу никакого нет. Гляди только, все уже проведала…

Замечание было резонным. Геля и сама точно так же думала о бабах… То есть о барышнях… Тьфу ты, о девочках! Но тем больше задели ее слова Щура.