Детская книга войны - Дневники 1941-1945

Два с лишним года Царское Село находилось в оккупации. Фашистские солдаты превратили дворцы и павильоны в казармы и конюшни, разграбили их содержимое (на фото - Зелёная столовая Екатерининского дворца). В сентябре 1941 года фашисты расстреляли всех евреев г. Пушкин, которых обнаружили в подвалах Царскосельского лицея, где прятались от оккупантов тысячи местных жителей.

_{Фото РИА Новости.}

15 апреля. Наконец удалось побывать в Пушкинских горах. Пришла на могилу. Белый мраморный обелиск на холме. Удивительно, как этот белый прозрачный цвет связан с Пушкиным. Белый лицей, белый дом на берегу озера, белый мрамор на его могиле. Было тихо, пусто, но потом пришли немцы. Я слышала, как они грохотали сапогами в церкви Святогорского монастыря, как они что-то насвистывали. Во дворе монастыря они устроили конюшню. Я поняла, что до тех пор, пока немцы на нашей земле, в Пушкинских горах, в Пушкине, под Ленинградом - не может быть счастья и радости.

7 мая. Не пишу дневник, опасно. На днях немцы с переводчиками делали обыск в домах. Они нашли дневник у Тани, кричали, изорвали тетрадь и грозились арестовать Таню. Я долго колебалась - не уничтожить ли мои записи, ведь там такое, что не снести мне головы, если немцы увидят. Но рука не поднялась. Прячу тетрадку под пол.

6 июля. В день рождения Пушкина был праздник в Михайловском. Его устроили немецкие холуи из Пскова. Хотелось бы все забыть, но не могу. Мерзавцы, они хотят прикрыться именем Пушкина. Они хотят сделать вид, что Пушкин с ними. Какой-то хлюст в очках рассказывал о Пушкине в музее, но я его не слушала, смотрела на опустевшие комнаты. Чувствуется, что отсюда много вывезено немцами. Нет, здесь ничего не осталось от любимого моего поэта. Я чуть не разрыдалась и выбежала в парк. Прижалась лбом к окошку домика няни и сделала вид, что внимательно разглядываю маленькую светелку, где когда-то старушка рассказывала молодому Пушкину русские народные сказки.

20 сентября. Я теперь вытаскиваю дневник только для самых важных записей. Вчера мужчин нашей деревни немцы гоняли рубить Пушкинский заповедник.

7 апреля 1943 года. Немцы угоняют молодежь в Германию. Стараюсь не думать, что и меня ждет эта страшная судьба. Особенно ужасно думать об этом после того, как я прочла пришедшее вчера письмо от Оли Климович. Оно написано так мелко, что цензоры, наверное, его не прочли и пропустили. Вот что пишет Оля своей матери:

«Здравствуй дорогая мамочка. Шлю тебе сердечный привет из далекой Германии. Живем в бараках, в комнате 24 девушки, кормят так:

 300 грамм хлеба, 20 гр. маргарина, немного жидкого супа и несколько картошек. Мамочка, сколько вспоминаю Петровское, где я могла есть вдоволь картошку с квасом. Приходится очень много работать. Встаю в пять утра и работаю до 7 вечера. Ты меня, наверное, не узнаешь, хожу в брюках, в куртке и деревянных колодках. Сшила себе костюм из одеяла. Живем за забором, на работу водят строем с полицией. О, родная, как хочется все сказать, но немцы для нас, русских, все воспрещают, нам даже нельзя ни с кем разговаривать. Мне очень скучно без тебя, но я рада, что не вижу тебя здесь, в этой тюрьме, когда я увижу тебя, когда поцелую твои глаза, которые пролили столько слез обо мне».

Бедная Оля, немного тебе осталось писать всю правду. О них ты пишешь, ничего не боясь. Все твои письма приходят исчерченные черными полосами, только вот одно уцелело.

9 августа. Не писала всю весну и почти все лето. Немцы все злее, все угрюмее на нас смотрят. А я все слушаю, из-за озера доносится стук топоров, они продолжают вырубать Пушкинский заповедник, роют окопы в Михайловском. Приют трудов и вдохновления Пушкина немцы превращают в свой опорный пункт.

10 января 1944 года. Не могу прийти в себя. Все это время я не ходила ни в Пушкинские горы, ни в Михайловское, чтобы ничего не видеть. Но вчера немцы погнали всех девушек туда рыть окопы и я видела, как немцы везли вещи из музея Пушкина, везли на десяти подводах, под охраной солдат. Я успела разглядеть старинные кресла, диваны, книги. У меня было такое чувство, что немцы Пушкина везут в Германию, на каторгу, туда, где Оля.