Детская психодрама в индивидуальной и семейной психотерапии, в детском саду и школе

Введение и разогрев я начал с построения скульптуры-развития. Первоначально она состояла только из родителей, затем показывала, как изменяются семейные отношения с рождением каждого последующего ребенка. При этом стало видно, что Тобиас занимает позитивное центральное место. Я закончил построение вопросом к Тобиасу: «Как будут стоять фигуры, если в эти выходные у всех в семье будет хорошее настроение? Поставь их, пожалуйста, так, чтобы было хорошо видно, где самое лучшее место для тебя».

Тобиас ставит себя (большого медведя) между родителями, а свою сестру (большую лошадь) – с другой стороны от матери. «Так было бы лучше всего», – комментирует он.

«Твои родители тоже этого хотят, поэтому они и пришли сюда вместе с тобой», – заключаю я.

Таким образом, цель работы, общая для Тобиаса и для его родителей, стала наглядной.

Следующим шагом в нашей работе было создание скульптуры-конфликта. Я обращаюсь к Тобиасу:

«Давай выясним, что же у вас там происходит? Посмотрим повнимательнее на эту злость и досаду из-за молока, ты согласен? Из-за этого вы с мамой рассержены и, разочарованы, а корова удивляется, почему же никто не забирает ее хорошее молоко». Тобиас одобрительно смеется.

«Я покажу тебе, как я себе это представляю. (Я устраиваю сцену на полу в центре комнаты.) Посмотри, тремя длинными деревянными брусками я выкладываю кухню мамы-лошади. Она говорит своему сыну-медведю, что он должен принести молока. А комната медведя-сына… Может она быть между камнями около этой пальмы?» Тобиас соглашается: «Это здорово, потому что медведь как раз в горах живет». Легко заметить, как он во время организации психодраматической сцены начинает фантазировать и выходит на символический уровень.

«Твой папа еще на работе. – Я ставлю быка около стула отца. (Тем временем я сажусь вместе с Тобиасом на пол, чтобы приступить к игре.) – Сестра и брат сейчас где?» – «В их комнате», – отвечает Тобиас и неожиданно ставит брата-крокодила и сестру-лошадь к стулу матери.

«Сейчас полседьмого вечера, и лошадь ржет: „Привет, медведь! Мог бы ты принести молока?”» – такими словами я начинаю сцену, при этом двигаю фигуру лошади поближе к медведю и смотрю на медведя, а не на Тобиаса, чтобы подчеркнуть символический уровень происходящего. Мальчик выжидающе откидывается назад, для меня это признак того, что он еще не может играть вместе со мной. В ответ на это я, вопросительно глядя на Тобиаса, обмениваюсь ролями с его медведем и продолжаю: «Бррумм, как это так?! Я же вчера приносил! Сегодня пусть крокодил принесет!» Я беру лошадь: «Нет, очередь крокодила была вчера, а сегодня – твоя!» Медведь: «Не может быть, бррумм! Всегда я! Это несправедливо!»

«Лошадь злится?» – спрашиваю я. Тобиас и мать соглашаются. Мать вкратце изображает, как она ругается, и я проигрываю это с фигурой лошади на символическом уровне.