Детские годы сироты Коли

Колька вдруг разглядел болячку на материнском подбородке. Болячка была замазана белым и поэтому стала сильно заметной на покрасневшей коже. На вокзале мать долго дозванивалась куда-то из автомата, потом что-то записала в блокнот. Взяли “левака”. В машине так сильно пахло бензином и вином, что Кольку затошнило и он испугался, что его вырвет. Хотел было попросить, чтобы остановились, но увидел Верины выпуклые неподвижные глаза и промолчал. Через полчаса машина затормозила у голубого дома с костлявыми балконами. В лифте тоже пахло вином, а кнопки этажей были липкими. На пятом этаже кабинка остановилась и вошла толстая старуха с зонтом и палкой.

— Вниз? — спросила она почему-то злым голосом.

— Наверх, — таким же злым голосом ответила мать.

Старуха промолчала, но вид у нее стал такой, что еще немного — и она изобьет их своим зонтом. На девятом этаже мать дернула Кольку за руку: “Приехали!”. Кольку все сильнее и сильнее тошнило. Мать позвонила в дверь, обитую коричневой клеенкой.

Алла Аркадьевна, совершенно такая же, какой она была месяц назад в Сочи — только вместо белого купальника на ней был большой и пышный белый халат — стояла на пороге. За ее спиной висело квадратное зеркало, в котором отражался рыжий затылок и рядом красное лицо матери Веры с болячкой на подбородке. Кольки не было видно, так как зеркало висело высоко, а он был маленького роста.

— Где ? — прохрипела мать

— Кто? — ласково спросила Алла Аркадьевна.

— Леонид, — прошептала мать.

— Ах, вы за мужем? Сейчас заверну, — и Алла Аркадьевна звонко крикнула в глубину квартиры: — Ле-е-ня! Тут за тобой из партбюро пришли! Одевайся!

Мать сделала было шаг вперед, но Алла Аркадьевна отпихнула ее. Глаза Аллы Аркадьевны стали злыми и темными:

— Но, но, но! — вскрикнула она, — ты куда? А ну, на место!

Мать левой рукой толкнула ее в грудь, а правой схватилась за рыжие волосы и изо всех сил дернула их.

Алла Аркадьевна не успела закричать, потому что из комнаты вышел отец. Таким страшным Колька его еще не видел. Отцовское лицо было искажено и казалось, что у него не два, а четыре глаза и несколько ртов. Брови сдвинулись в одну лохматую черную полосу, а волосы стояли дыбом, как шерсть озверевшей собаки.

При виде отца мать отпустила волосы Аллы Аркадьевны и подпихнула Кольку прямо в живот Леониду Борисовичу. Колька, не удержавшись, влетел лицом в отцовскую горячую, пахнущую потом рубашку.

— Ребенок же! — закричала мать. — Смотри, ведь это ребенок!

— Замолчи! — прошептал отец, но так жутко, что Колька зажмурился. — Зачем ты пришла?

— Я пришла, — дрожащим голосом ответила мать, — потому что ты не имеешь права бросить семью, потому что я, — и она положила на горло обе руки, словно ей было больно говорить, — потому что я — твоя жена, а это твой сын…

Леонид Борисович сморщился, все его глаза исчезли.

— Вера! — он схватился за голову. — Вера! Ведь я тебе говорил! Я ведь тебе все сказал! Не будем мы жить вместе! Не будем! Не можешь ты меня заставить!

— Ой, ну, с меня, кажется, хватит, — пробормотала Алла Аркадьевна и вдруг весело засмеялась: — Родители! Колю бы своего пожалели! Он у вас в психушке кончит!

— Колю? — прошептала мать. — Откуда она знает, что это Коля? — и обернулась к Кольке: — Ты с ней знаком? Видел?

Колька молчал. Больше всего ему хотелось, чтобы все это было сном и чтобы он быстрее проснулся.

— Я спрашиваю тебя, — повторила мать. — Ты ее когда-нибудь видел?

Колька замотал головой.

— Ай, ай, ай! — и Алла Аркадьевна погрозила ему большим белым пальцем, — Да разве мы с тобой не встречались? Разве мы не плавали наперегонки, не играли в дурака?

— Что? — прошептала мать. — Какого дурака?

И вдруг ударила Кольку по лицу.

— Предатель! Убирайся от меня! Гаденыш!

— Перестань! — проревел отец. — Идиотка!

Мать разрыдалась. Колька стоял оглушенный и чувствовал, как у него щиплет щеку. Отец вплотную приблизился к ним.

— Вера, — видимо, сдерживаясь, сказал он, — я своего решения не поменяю. Мы с тобой еще поговорим. Я буду помогать. Уходи отсюда.

И вдруг высокая, неловкая мать в своем скользком красном плаще опустилась на колени и сказала Кольке:

— Проси отца. Становись. Проси его. Мы не уйдем.

— О, Господи! — задохнулась Алла Аркадьевна. — Да сделай же ты что-нибудь, Леня! Я сейчас милицию вызову!

Мать не шевелилась. Красный плащ стоял над ней так, словно на спине, под плащом, прятался человек.

Алла Аркадьевна высоко подняла волосы обеими руками и ушла куда-то, хлопнула дверью. Колька и отец посмотрели друг на друга.

— Черт знает что, — отчаянно сказал отец, — вот ведь угораздило меня… Коля, уведи маму домой. Успокой ее. Я позвоню вечером. Обещаю.

— Мам, — прошептал Колька, — пойдем, мам, это, домой поедем…

Вера тяжело поднялась с колен. Лицо ее было каким-то голубовато-серым, помада размазалась.

— Пожалеешь ты об этом, Ленечка, — тихо сказала она, — ох, как ты пожалеешь!

В лифте они молчали. Дождь из моросящего стал тяжелым и холодным. Опять поймали машину.