– Полагаю, что под «долгими и прочными» вы имеете в виду мои два визита сюда в детском возрасте?
Кивнув, Ким стала ждать, когда он заговорит. Мужчина твердо смотрел ей в глаза.
– Спрашивайте. Мне скрывать нечего.
– Вы знали всех трех убитых? – начала инспектор.
– Конечно. Все знали Фредди Комптона. Он обязательно разговаривал с каждым участником и желал ему хорошо провести время. Серена и Джаред так не поступают – ограничиваются общим поклоном. У меня была консультация с Барри Никсоном после того, как я проиграл первую игру, а Белинда Эванс задала мне несколько вопросов, когда я выиграл турнир во второй раз.
– И вы приезжали сюда только два раза? – уточнила Ким.
Мужчина кивнул.
– А почему?
– По правде говоря, инспектор, мне это надоело. Я жил шахматами с того самого момента, как смог стать на ноги возле мраморного шахматного столика моих родителей. Играл я днями напролет, а когда не играл, думал об игре, или читал о ней, или наблюдал за наиболее известными партиями в Интернете. Ночами я лежал в постели, мысленно повторяя те партии, которые наблюдал, или анализируя те, которые проиграл. Я играл и тренировался, тренировался и играл, и наслаждался каждой минутой такой жизни. Но во всех других областях я был полный ноль. Никогда не умел правильно писать, и математика у меня хромала. Но мне было на это наплевать. Главным делом были шахматы.
Ким подалась вперед, заинтригованная откровенностью мужчины. Даже Брайант нашел себе место и теперь внимательно слушал.
– И до какого момента это все продолжалось? – задала вопрос детектив.
– До того, как я не обнаружил нечто, что заинтриговало меня гораздо больше шахмат, офицер.
– И это было…
– Девочки.
– Кто бы сомневался, – пробормотал Брайант рядом с ней.
Ким не смогла сдержать улыбки, появившейся у нее на губах.
– Пубертатный период, – продолжил Дэмиен. – Это было как гром среди ясного неба. Неожиданно особы противоположного пола перестали быть теми отвратительными существами, которыми я их всегда считал. Поэтому я потерял интерес к шахматам, открыл для себя девочек и заявил родителям, что играть больше не буду.
– И?..
– Что «и»? – Мужчина выглядел озадаченным.
– Как они к этому отнеслись?
– Не уверен, что я вас понимаю, – Дэмиен нахмурился. – Честно говоря, они испытали облегчение. А вот вы, как я вижу, удивлены.
– Просто за последние дни я много слышала об амбициях родителей…
– Не думайте, не все родители амбициозны и вовсе не все одаренные дети лишены нормального детства. Мои родители всегда поддерживали и до сих пор поддерживают мои начинания, и у меня было отличное детство. Конечно, некоторые дети относились ко мне довольно жестоко, ведь я был замороченным шахматистом и мало с кем общался, но дети ведут себя так с любым непохожим на себя. Меня это мало волновало.
– Но вы вновь вернулись сюда? – спросила Ким, которую рассказ Дэмиена убедил не до конца.
– Дочка любит писать диктанты. Что я могу сказать? Она настоящий лицедей и любит повыпендриваться. – Мужчина нежно улыбнулся затылку дочери, покрытому курчавыми темными волосиками. – У нее следующий этап где-то через полчаса, и там ее переиграют старшие дети, – он пожал плечами. – Но она хочет остаться и посмотреть главный конкурс, потому что маленькая пианистка уже прошла в него, а они с ней лучшие подружки. – Дэмиен приподнял одну бровь. – Послушайте, да вы вроде как думаете, что я – один из этих амбициозных предков, который заставляет свою дочь принимать участие в соревнованиях?
– Но ведь между турами девочка берет частные уроки, – попыталась возразить Ким, пожимая плечами.
– А ее папочке нужна эта пара часиков, чтобы доделать то, что он не успел доделать на работе, – Дэмиен добродушно похлопал по лэптопу. – Но, если хотите, давайте посмотрим… Мэтти! – позвал он.
Девочка повернулась, ее лицо светилось от радости.
– Покажи, – попросил отец.
Матильда подняла холст, покрытый яркими красками. Здесь оранжевый переходил в желтый, кое-где смешиваясь с зеленым и пятнами ярко-розового.
– Отличная картина, милая, – Дэмиен показал ей поднятый вверх большой палец.
Девочка, хихикнув, вернулась к своему занятию.
– А что это было? – спросила Ким, которая не увидела в картине и намека на искусство.
– А какая разница? – спросил в свою очередь отец. – Больше всего на свете Мэтти любит рисовать. А когда она счастлива, то я тоже счастлив.
– Ничего не понимаю, – честно призналась Стоун. – Вы привозите дочь для участия в соревнованиях, но ваша философия полностью противоречит атмосфере данного мероприятия.