Детские ладошки

— По-моему в твоем распоряжении будет что-то около месяца. Сначала я съезжу с Марией в Норвегию, на фестиваль. Как раз будет кому сидеть в зале и следить за реакцией публики, мне же интересно знать, что обо мне говорят.

— А тебе часом не пришло в голову, что для этого ребенку понадобится как минимум выучить норвежский?

— Долго ли умеючи! У девочки великолепная память! — с гордостью объявила Марта и запечатлела на шее девочки восторженный поцелуй.

Супруг все еще силился выдержать иронический тон.

— А ты разве не осведомлена о том, что, согласно последним исследованиям, вредно перегружать ребенка информацией?

— При чем здесь информация, когда речь идет о норвежском языке? Язык это тебе не информация. Лишней информацией напичканы учебники бедных детей. Ты можешь сказать мне, зачем Борису знать про пестики и венчики разных там цветов? Или за каким лешим ему геометрия? Что такое геометрия? «Наука о правилах измерения земли» — вот что такое геометрия! А всю землю давно измерили. Что на ней еще мерить? Или кому-то вздумалось начертить Бермудский треугольник?

Сокрушаясь в душе, супруг налил себе вина, залпом осушил бокал и лишь затем со вздохом ответил: — Ты все же поосторожней с Бермудским треугольником. После Норвегии тебе придется над ним пролетать.

— А ты поосторожней с выпивкой! Чтоб вернувшись, я не обнаружила здесь оформившегося пьяницу!

— Да брось ты! — отмахнулся Матев. — Уж если я не спился в твоем присутствии, то без тебя этого не случится и подавно. Наверное, у меня нет предрасположенности к алкоголю.

— Как будто у меня есть предрасположенность к Бермудскому треугольнику или к каким-нибудь там геометрическим фигурам! Но мне не впервой мотаться по разным там треугольникам, квадратам, ромбам и параллелепипедам!

Изобразив на лице угрозу, ее супруг схватился за бутылку.

— Марта, если ты будешь продолжать демонстрировать свое невежество в геометрии, я начну спиваться прямо с этой минуты.

— Ха! Невежество в геометрии! — презрительно скривила губы Марта. — Я и не собираюсь строить из себя Иоанна Геометра!

Отхлебнув прямо из бутылки, супруг счел нужным пояснить:

— Тебе, дорогая, следовало бы знать, что Иоанн Геометр был византийским хронистом, а не геометром.

— Даже если он сам и не был геометром, в его роду обязательно должен был найтись геометр, следовательно, этот самый Иоанн так или иначе был обременен геометрической наследственностью.

После столь компетентного заявления Матеву не оставалось ничего другого, как вскочить на ноги и трижды прокричать:

— Поезжай! Поезжай! Поезжай! Иначе я не отвечаю за последствия!

— Конечно, как всегда, за последствия буду отвечать я! — обиженно и вместе с тем гордо парировала Марта и, всем своим видом давая понять, что не желает продолжать этот разговор, отправилась упаковывать вещи дочери, а заодно и свои.

Вызвали такси.

Матев решил не ехать с ними в аэропорт, но долго, с нескрываемой грустью прощался с дочкой, осыпал ее поцелуями и даже назвал своим «маленьким, желтым цыпленочком», хотя никогда раньше так ее не величал.

Это почему-то разъярило Марту.

— Не распускай слюни, пожалуйста! Мы отправляемся пока всего лишь в Норвегию и еще там куда-то, но не на тот же свет.

Вместо того, чтобы ответить ей в том же духе, Матев нежно поцеловал ее в знак примирения с таким видом, словно он и вправду провожал ее не только «куда-то там», но даже и «на тот свет».

Марта увидела в этом недоброе предзнаменование.

К горлу подкатился комок.

Однако, оставаясь верной себе. Марта быстро прогнала прочь недобрые мысли, потрепала сына по голове, чмокнула в нос и в затылок и приказала шоферу:

— Поехали, парень!

Парень доставил их в аэропорт, самолет — в Норвегию, где Марта довела собравшуюся со всех концов света публику до экстаза, причем Матевой-младшей незачем было знать норвежский, чтобы понять: все эти люди готовы были носить ее мать на руках — по крайней мере до утра следующего дня.

Матева-младшая ужасно гордилась своей матерью.

На ужинах, устраиваемых после спектаклей, она вертелась за столом как юла, бдительно следя за тем, чтобы никто не смел смотреть на ее мать без восторженного блеска в очах.

Поэтому ее задело поведение молодой особы, которая из-за листьев огромного филодендрона изредка бросала на ее мать равнодушные взгляды.

Из всех присутствующих Матева-младшая была единственной, кто обратил внимание на эту красавицу, одиноко сидевшую за самым дальним столиком.

Оскорбившись за свою мать, малышка тем не менее попыталась успокоить себя подходящим объяснением: «Наверное, эта гусыня считает себя красивее мамы».

Не глядя в сторону девочки, красавица улыбнулась.

Улыбнулась какой-то грустной улыбкой, в которой в то же время чувствовалось ощущение превосходства, как будто ей было ведомо что-то такое, чего не знал никто другой.