Детские шалости

Я подхожу к телефону. Он висит на стене и, если забраться на сундук Анны Ефремовны, это наша вторая соседка, то и тянуться не нужно. Телефон – это такая черная коробка, из нее сбоку торчит блестящий крючок, на котором висит телефонная трубка. Если трубку снять с крючка, она начинает гудеть. А спереди на коробке дырявое железное колесико, а в каждой дырочке цифра. Если засунуть палец в дырочку, то колесико можно покрутить, и тогда трубка перестает гудеть.

Возле телефона на стене прилеплена бумажка, вся исписанная цифрами, это телефонные номера. Я снимаю трубку с крючка и слушаю гудок. Жаль, что у Витьки нет телефона, а то я бы ему все время звонил. А это – телефон у папы на работе. Мама, когда ему звонит, всегда вслух повторяет: «Центр, К – 16 – 29».

Я вешаю трубку на крючок и слезаю с сундука. И очень даже вовремя. Потому что из кухни появляется Мария Владимировна и проходит в свою комнату. Она очень строгая, и всегда ругает меня, если замечает, что я балуюсь с телефоном.

Снова вхожу на кухню. Мама открыла духовку и палочкой прокалывает румяную птичку. Это она пробует, готово ли. Мама трогает пальцами палочку и вынимает сковороду. Значит, готово. В кухне вкусно пахнет.

– Мам, моя баранка готова? Давай мне ее, – подбегаю я.

– Уйди, – сердито кричит мама и хватает меня свободной рукой за рубашку, – у меня же горячая сковорода.

Она стряхивает птичек со сковороды на стол. Я вижу и свою баранку. Она вся зарумянилась, а от одного вида черных изюмин во рту появляется слюна. Мама берет вторую сковороду с сырыми еще зайчиками и ставит ее в духовку. Я пытаюсь схватить свою баранку, но она очень горячая, и удержать ее просто невозможно.

– Можешь взять банку поскрести, – разрешает мама.

Банка пустая, но на стенках еще осталось повидло. Немного, конечно. Я устраиваюсь на стуле возле двери и гремлю ложкой в банке. Какая же вкусная вещь – повидло. Я, когда вырасту и начну зарабатывать деньги, обязательно куплю себе целую банку повидла, а может, даже две, если денег хватит.

В банке уже ничего нет, и я гоняю ложку просто так, на всякий случай. И когда облизываешь ложку, она уже почти не сладкая. Я кладу ложку и, пока мама не видит, лезу в банку рукой, чтобы поскоблить повидло пальцем. Но тут подходит мама и, отобрав у меня банку, протягивает мою баранку, которую я оставил на столе. Она уже остыла.

– На, – говорит мама, – держи свое изделие.

– Никакое это не изделие, – обижаюсь я, – это хорошая баранка.

– Ладно, ладно, – смеется она, – я и не говорю, что баранка плохая. А теперь иди-ка, погуляй.

Идти сейчас не хочется, потому что мама еще будет печь пироги с повидлом. Но по маминому лицу я понимаю, что теперь она все равно не позволит мне сидеть на кухне.

Спускаюсь по лестнице с пятого этажа и выхожу во двор. Витька гуляет. Его мама почему-то никогда пироги не печет.

– Во, – показываю ему баранку, – смотри, какую я спек.

– Сам? – удивляется Витька.

Разламываю баранку пополам так, чтобы на каждой половинке было по изюминке, и протягиваю одну Витьке.

– А ничего получилась, – хвалит Витька, откусывая кусок моей баранки. – Хрустит, как настоящая. Ты, когда вырастешь, иди в повара. У тебя здорово получается. И вкусное всегда можно попробовать.

– Нет, – отвечаю, – я хочу в летчики.

– Летчиком хорошо, – соглашается Витька, – на реактивном – вжик, и уже в Америке. Здорово.

…А вечером я не возражаю, когда меня укладывают спать пораньше. Ведь завтра праздник…

Перед Новым годом тоже бывает интересно. Особенно – когда приходится наряжать елку. Мама покупает грецкие орехи, оборачивает их серебристой фольгой, а потом делает петельки из ниток, за которые мы подвешиваем на елке и орехи, и конфеты. Это, конечно, кроме елочных игрушек и гирлянд разноцветных флажков. А еще бабушка вырезает из белой бумаги красивые снежинки. А мама на ниточки цепляет кусочки ваты. И когда такие подвески висят по всей комнате, то начинает казаться, что вокруг не кусочки ваты, а настоящий снегопад с огромными хлопьями. Но самое приятное, это после того, как по радио прозвучат двенадцать ударов новогодних курантов, броситься со Светкой наперегонки к елке и вдруг обнаружить там какой-нибудь подарок. А после Нового года нам уже разрешается каждый вечер срезать по одной конфетке и по одному ореху.

Но завтра – не такой праздник. Завтра на Красной площади будет парад, а потом – демонстрация. А самое главное – вечером будет иллюминация и салют…

Праздник

Я просыпаюсь рано. Но ни папы, ни бабушки уже нет, оказывается, они ушли на демонстрацию, когда я еще спал. А меня папа не смог взять, потому что у него две руки, а на работе ему дали флаг нести. Мне обидно, конечно, ведь я мог бы и сам рядом с ним идти. Это в прошлый раз ему пришлось меня нести по Красной площади, а теперь я уже не маленький.

А Светке повезло. Ее бабушка на демонстрацию взяла с собой, чтобы она не мешала маме готовиться к приходу гостей. Светка – это моя сестра.