Детский бог

Придется пропускать тренировки. Но потом все образуется. Все срастется.

– А когда ты обратил на меня внимание? – спросила она, затянувшись.

– Смеешься?

– Ну расскажи.

– Я, как тебя увидел, сразу влюбился.

– Влюбился? – Она сдвинула брови.

– Конечно, влюбился! – Я накрыл ее ладонь своей. – Навсегда влюбился.

Она прислонилась к моему плечу, устраиваясь поудобнее.

– Когда мы поженимся, я запрещу тебе курить, дурочка, – сказал я, вынимая у нее изо рта сигарету.

– Не запретишь!

– Старших нужно слушаться. Я старше почти на год.

– Так уж и слушаться, – она засмеялась, – а когда мы поженимся?

– Да как школу закончим. А если захочешь, поедем в Грузию. Там можно раньше.

– За грузина?

– За меня!

Наши ноги болтались над садом, а в небе назревала летняя россыпь подмосковных звезд. Проживи я хоть всю жизнь в этом доме, я не мог бы любить его больше, чем в тот вечер. Рассыхающаяся хрупкость старых оконных рам, резные загогулины на белых занавесках, канаты качелей, полыхающие закаты над загустевшим садом. Все это раз и навсегда отпечаталось в моем сердце, выплавив идеальный трафарет для будущей ностальгии.

Мой тайный умысел вырасти и жениться на Вике теперь казался не таким уж фантастичным. Подумаешь, подождать пять лет. Все равно мы знали, что лучше друг друга нам не найти, и тогда я смогу стать полноценным членом этой семьи, с полным правом последовать за ними в огонь и в воду.

* * *

Оставался всего день каникул. Какой-то странный отрезок времени, то ли большой, то ли крошечный. Завтра утром мы уезжали. На носу сентябрь и школа. Жизнь, проще говоря.

Все отправились на пляж. Для конца августа было невообразимо тепло. У меня немного кружилась голова, и я не понимал, от жары это или от предстоящей разлуки.

На пляже оказалось полно народу. Несмотря на цветение воды и ежегодные здравоохранительные прогнозы по поводу каких-то палочек в реке. Жарко же, не продохнуть.

Полина и Александр Львович расстелили большое серое покрывало. Достали воду, фрукты и маленькую коробочку с шахматами. Полина мазала плечи кремом от солнца, а отец уже расставлял фигурки, готовясь к сражению.

Наши с Викой подстилки лежали рядом. Рядом да не рядом – на безопасном «пионерском» расстоянии. Оставалось лишь надеяться на случайную возможность коснуться украдкой пальцев друг друга. Или, улучив момент во время заплыва, сплестись ногами в мутноватой речной воде.

Вокруг было шумно. Кричали дети, гудели осы. Одолевала муха, повадившаяся ползать по моей взмокшей шее.

День проходил как в бреду. Яркое солнце, острое желание, полная неудовлетворенность и слепящий вид голой Викиной спины.

Она сидела на разноцветном покрывале и похрустывала сочным яблоком, поджариваясь так и эдак, перед тем как снова лезть в воду. Лежа на животе, притворяясь спящим, я повернул лицо в ее сторону и смотрел, не отрываясь, из-под опущенного козырька бейсболки.

Я заметил, что она разгадала уловку и, глядя прямо на меня, дразнясь, слегка раздвинула колени. Я продолжал глазеть и видел, как на солнце черты ее лица, отливающие абрикосовой мягкостью, меняются, заостряются, и, наконец, что-то смутно-волнительное, очень взрослое, собирается в тайных уголках ее ресниц, блуждает на исполосованных светотенью скулах.

Сил терпеть больше не было, я приподнялся на локтях, потянулся и поцеловал ее сладкий яблочный рот.

От солнца ли, от желания, но мне показалось, я видел, как взрослые отправились плавать. Я был уверен, что мы одни.

Но я ошибся, и Викин удивленный возглас, толчок рукой в грудь отбросили меня назад. Еще не отошедший от радости ее вкуса, я обернулся и поймал недоуменный взгляд Александра Львовича, устремленный прямо на нас.

* * *

Мы не спали до глубокой ночи. Сидели на окне, распахнутом в сад, в жизнь, туда, где нам уже все удалось.

– Ты такая крошечная, как ты тут без меня? – Я старался держаться мужественно.

– Не знаю… – Она сидела тихо-тихо и вдруг рванулась, задохнувшись. – Я не думала, что мне будет так плохо… как я без тебя…

Я гладил ее по мягким волосам.

– Не плачь, пожалуйста, мы скоро увидимся в Москве, я приеду.

– Я боюсь, что ты меня забудешь…

– Ну ты что, малыш-глупыш, как же я забуду. Мы же навсегда, мы же по-настоящему…

– Вернешься в школу, там твои одноклассницы старше меня на целый год, они сто процентов все в тебя влюблены.

– Конечно! – Я смеялся, тер глаза и не смотрел на Вику, потому что боялся заплакать.

Слезы, самые настоящие, жгли горло и нос. Было стыдно и странно.

– Ты точно записал мой телефон? Покажи! – Она подцепила пальцем мои шорты и тихонько ковыряла подкладку кармана.

– Я его выучил.

– Ну давай, повтори его.

– 246-05-86.

– Давай каждый вечер созваниваться. Часов в восемь или в девять. Тебе удобно в девять? Твой телефон у меня вот. – и она соскочила с подоконника, порылась в столе, достала блокнот.

На странице – мой номер, обведенный сердечком. Видели бы это парни! Опять стыдно. И все равно прекрасно.

Так и задремали, сидя на диване у нее в комнате.

Я проснулся от того, что где-то орудовал ветер. То ли в печной трубе, то ли за окнами, воровал листья с балкона.