Детский бог

Она задумалась. Там, на прогулке, ей показалось, что нечто давно забытое и очень важное вновь возникло между ней и Филлипом. Ей нужно было изучить этого мужчину, примерить на себя его эго, его дух. И она изучала, стараясь различить, какой ритм рождает в ней его присутствие. Пока ритм был приятный, немного тянущий, немного волнующий, но мягкий, ненавязчивый. Это означало, что она контролирует ситуацию. Контролирует себя.

Впрочем, вчера за ужином она оказалась не на высоте. Засмотрелась на него, он это заметил. Ей показалось, он все прочел на ее лице. Она чуть не провалилась со стыда и ляпнула что-то про то, как правильно держать бокал. Какой бред!

Филипп выглядел превосходно. Немного слишком по-русски, слишком мальчишески, она отвыкла от таких мужчин. С ее точки зрения, ему не хватало лоска. Он казался очень уверенным, напористым, абсолютно лишенным вальяжности ее обычных знакомых. Ему было не все равно, он был жаден до жизни, и эта жадность должна была нравиться ее отцу. Амбиции, пружинистость, напор. И стопроцентная заинтересованность в каждом дне. Похоже, он хороший семьянин. Правильность делала его одновременно скучноватым, недоступным и потому интригующим. Ей захотелось слегка подразнить Филиппа, насладиться отблеском его прежних чувств.

В этот вечер все время, пока она играла отрывок из двадцать пятой симфонии Моцарта, специально выбранной за взвинченную эмоциональность, кожу на затылке покалывало. Она знала, что он наблюдает.

После праздника Вика была так взбудоражена, что не могла уснуть. Даже несмотря на море шампанского, на танцы под текилу, на усталость, на рассвет. Тогда она взяла ручку и быстро написала в блокноте, стараясь не упустить ничего из своих переживаний.

«Он смотрит на меня. Я чувствую теплое, едва сдерживаемое восхищение. Ему очень хочется дотрагиваться до меня. Кто-то толкает меня, и он с удовольствием подхватывает меня за талию, бережно прижимает к себе. Его рука поперек моего живота, и я сразу становлюсь одновременно хрупкой и телесной. Я есть. Я горячая, я живая, я напряжена, как ветка, как прут.

Он хочет меня, и от этого я чувствую себя особенно хорошо. В такие моменты я как бы вдвойне я. Потому что отражаюсь в его взгляде.

Он берет меня за руку. У него крупная ладонь, тонкие изящные пальцы. Сухие и теплые. Моя рука не тонет в его руке, но устраивается в ней, как влитая. Я знаю, что это продлится не больше минуты, но и минута – это слишком долго, когда ничего нельзя. У него глаза как ртуть, и это смешно, ведь я никогда не любила серых глаз».

Это должно помочь. Пусть искушение полежит на бумаге, впитается в нее, утро вечера мудренее.

А пока она просто оставит дверь спальни приоткрытой.

Глава 4 Филипп и Вика

Филипп

– Давайте-ка поболтаем, – сказала Галя и плюхнула себе побольше соуса для рыбы, – а то когда еще вот так посидим…

Мы с Викой переглянулись. Для Вики, с трудом переносящей любую бескомпромиссность, так называемый прощальный ужин явно грозил обратиться кошмаром.

После праздника мы мучились адским похмельем, и выдержать второй вечер возлияний под неусыпным Галиным вниманием казалось почти нереальным. Тетка жаждала общения, и утолить эту жажду предстояло нам.

Гирс с обеда закрылся в кабинете и, судя по всему, не планировал никого развлекать. Мы с ним договорились выпить на посошок после того, как все разойдутся, и я отправлюсь собирать вещи к своему завтрашнему отъезду.

Галя сидела за столом, расправив подол черной шерстяной юбки и покачивая ногой. Перед ней, как на параде, выстроились блюдо с копченой рыбой, миска с летним салатом (огурчик, редиска, зеленый лучок, сметанка – сплошная польза, кушайте-кушайте), масленка, хлебница, какие-то кусочки, похожие на колбасу.

– Ты слишком худая, ты вообще ешь? – Галя подкладывала Вике салат. – Сколько весишь?

– Ем, – отвечала Вика, и я видел, как она борется с подступающей тошнотой, вероятно, пытаясь придумать, куда деть еду с тарелки. – Нормально я вешу, Галь, мне уже не пятнадцать.

– Давайте-ка выпьем. Есть разговор, и, если накатить, он пойдет лучше, как по мне, – веско произнесла Галя, поднимаясь со стула. – Где у вас тут бокалы, все забываю.