Детский дом и его обитатели

Этот циничный разговор меня просто взбесил. Словно меня лично помоями облили! Я стараюсь, из кожи лезу вон, чтобы вытащить этих детей из той социальной ямы, в которую их спихнула судьба (часто – в образе родителей), и всё это напрасно? Гордость, стойкость, совестливость – ничего этого нашим детям не надо?!

Они – быдло… Будущий контингент ЛТП и колоний!?

Чушь всё это!

Я до того в тот вечер разозлилась, что совершила ужасную глупость – устроила первый и весьма дикий скандал в отряде. Прихожу из редакции, вижу: Бельчиков, растянувшись на моём столе, «отдыхает» после обеда. Беев, сидя рядом, чешет ему пятки… Увидали меня, как ужаленные, выскочили вон. А я, под впечатлением визита в редакцию, набросилась на них как бешеная:

– Вы кем хотите стать в этой жизни?

Никто даже не пытался отшучиваться в своей обычной манере – дети были смущены моим натиском.

– Роботами? Тупыми скотами? У которых одна забота – набить брюхо и почесать пятки?

Ну и далее в том же духе.

Дети ничего не могли понять, а я – не могла объяснить им кратко и доходчиво, почему надо хорошо учиться, работать над собой и расти в день по сантиметру, особенно в духовном плане. Когда я, наконец, выдохлась, и спокойно сидела за столом, что-то записывая в отрядный журнал, ко мне подошла Кира и тихо спросила:

– У вас что, неприятности? Дочечки не болеют? А то я вмиг слетаю, если что надо.

Я ничего не сказала, потому что уже начинала понимать, что самый главный враг этих детей – они сами, их предельная беспечность в отношении своего будущего. А оно, это самое будущее, уже нетерпеливо стучалось в дверь, оно уже виделось мне – мрачным и весьма безрадостным. Если, конечно, они вовремя не осознают опасность…

Вечером дети вели себя вполне смирно, всё ещё под впечатлением истерики, которую я закатила в отрядной. Со страхом и недоумением смотрели они на меня, но кое-кто – и с насмешкой (сломалась-таки!).

За полночь сидели с Норой на диване в коридоре четвёртого этажа. Она выслушала мои жалобы и сказала грустно:

– К сожалению, это так. Нет у детдомовских детей другого пути. Просто это ещё не все понимают. Всюду одно и то же. Куда ни пойди, всюду только руками разводят и говорят: «Надо ждать». А чего ждать? И вот недавно мне наш работник (так она называла мужа каселянши) открыл глаза на этот феномен. Оказывается, не «надо ждать», а «надо ж дать»!

– Это отвратительно, – сказала я.

– Что отвратительно? Ждать или давать?

– Это дикий пережиток.

– Это так, конечно. Но это, увы, – нарождающийся стиль азиатской жизни. Отныне ведь вся провинция в гости к нам, они-то и несут эти уродлиывае нравы в столицу.

– У меня о провинции другое представление. Я знаю много хороших людей именно там, в глубинке, – опять завелась я.

– Так вот именно они и останутся навеки в глубинке. А массы таких, как наша пионэрвожатая, с ненавистью к Москве, нашей культурной столице, прут сюда девятым валом и гонят соответствующую волну. Они с лёгким сердцем воруют, дают взятки, проституируют всеми способоми, короче, устраиваются как могут. Они-то и откат придумали.

– Не знаю, о чём вы, – растерянно сказала я.

– Откат? Ох, вы меня удивляете. Лагерная терминология. Но сейчас она потихоньку внедряется в общественнное сознание повсеместно.

Меня это замечание потрясло не меньше, чем слова редактора из «Государства и права». Но я на этот раз промолчала – Нора зря болтать не станет.

.. Вот тогда мы и решили, всем законам назло, делать то, что задумали. Пусть хоть тысячи приказов спускают, но я буду делать всё, чтобы не позволять изуродовать этих детей. «Тупой рабсилой» и клиентами ЛТП они не станут. Я их смогу защитить.

Моя самонадеянность в ту пору не знала границ. Оставшись одна с двумя крохами, да ещё диплом висел, я научилась жить в экстремальном режиме – и никто не мог меня упрекнуть в том, что мои дети в чём-то ущемлены. Но мне тогда ещё не была известна вся глубина людской подлости. Если кому-то всесильному очень захочется – в порошок могут стереть самого «нестираемого», а если не удаётся уничтожить, сломить упрямца, возьмутся за его детей, других родственников, чтобы испортить репутацию. Эта форма мести практически неконтролируема. И она широко практикуется по сей день. Возможно, даже более успешно, чем раньше.

Так вот, и здесь, в детдоме, я надеялась на такую же впечатляющую победу. Но здесь ситуация была принципиально другой – кроме меня, ещё десятки и десятки других людей могли влиять на ситуацию. И далеко не все они были нашими друзьями.

В студенчестве всё было иначе – люди, окружавшие меня, были отзывчивыми, добрыми, чуткими. И это было совершенно естественно. Помню свою милую однокурсницу по фамилии Беленькая. Она, на самом деле, была жгучей брюнеткой, но она была всегда именно Беленькой. Её так все и звали – «Леночка Беленькая», и никак иначе. Леночка Беленькая всегда улыбалась – искренне, нежно и ласково. Потом она стала доктором физ-мат наук, но осталась такой же милой – «Леночкой Беленькой».

Это и есть как бы собирательный образ того поколения.