Детский Мир

— Зря рассказала мне. А теперь, прошу, забудь и ты и я. И еще, мне кажется, ты не должна больше здесь учиться. Наше призвание — музыка, консерватория.

Так они и решили. Однако мать Анастасии постановила: Гнедины с полпути не сворачивают: — заканчивай хоть заочно свою астрофизику, получи диплом, а потом как желаете.

Снова молодые стали думать; решили в институте переходить на заочное отделение и поступать в консерваторию.

Словно жизнь заново начиналась, так счастлива была Анастасия. Шло лето 1943 года. Фронт ушел на запад, и в победе никто не сомневался. Мама и отчим снова были востребованы на работе, в доме стало веселее и сытнее. У нее был Женя, и всего одна проблема — заявление о переводе должен подписать декан.

Она специально пошла в институт утром, чтобы было люднее, и, встретив прямо в коридоре Столетова в военной форме, изумилась:

— Аркадий Яковлевич, а вы, оказывается, капитан?

— Майор, майор, а должен был быть уже подполковником, ведь вы что думаете, фронт только там, где стреляют — в тылу еще тяжелее, — поднял он многозначительно палец, снисходительно улыбнулся; вновь отращивал свою мудреную бородку.

— Ну, заходи, заходи, — подтолкнул он ее в свой кабинет, и, на удивление Афанасьевой, демонстративно сел за свой огромный пыльный стол, заваленный бумагой, со следами от стаканов и консервов.

— Подпишите, пожалуйста, заявление, — с ходу о своем начала студентка.

— М-да, — изменился в лице декан, потом чинно постучал пальчиком по столу. — А ты знаешь, что бронь автоматически пропадает?

Только сейчас он оторвался от листка, и вновь лицо его изменилось, губы сжались, сощурился. За прошедшие полтора года Анастасия изменилась, полностью вобрала девичий сок; стала стройной, высокой красавицей, с чарующими большими карими глазами.

— Ты можешь попасть на фронт, — вновь, уже очень тихо повторил он.

— Я еще в сорок первом записалась в добровольцы. А сейчас поступаю в консерваторию.

— Чего? — Столетов встал. — Ты хочешь поменять астрофизику на какую-то песенку? Настя, что ты делаешь? — он резко вышел из-за стола, — через полтора года у тебя диплом, — уже приблизился он и, пытаясь обнять за талию, завораживающим шепотом, — еще три года — и ты кандидат наук.

Еле вырвавшись из объятий, она ушла; на следующий день пришла с отчимом. Столетов сразу же подписал заявление и, отдавая листок, заявил:

— Кстати, вскоре я тоже ухожу на фронт.

— Что значит «тоже»? — оцепенел отчим.

— Ну, как вы знаете, с сегодняшнего дня у гражданки Афанасьевой нет брони.

— Она поступает на очное отделение консерватории.

— Ну-у, пока она поступит и документы дойдут до комендатуры, ха-ха-ха, может, и война кончится.

— Не знаю, то ли он ученый, то ли военный, — после встречи со Столетовым насторожен был отчим, — уж больно пакостный он тип с виду и глаза, как у крысы, плутоватые.

Эта тревога оказалась ненапрасной. Анастасия на «отлично» сдала лишь первый основной экзамен по скрипке, как пришла повестка. В те времена шутить с властью было невозможно, могли моментально посадить за дезертирство. Правда, отчим пытался чем-то помочь, взял какую-то справку из консерватории.

— Все решает комиссия, — объяснили в военкомате.

И каково же было удивление Анастасии, когда среди членов военно-медицинской комиссии, помимо врачей и трех офицеров, она увидела сидящего с боку Столетова.

Сама комиссия была сущей формальностью: стукнули по коленкам молотком, посмотрели в рот, попросили наклониться.

— Жаль такую отсылать, — не вытерпел чей-то бас.

— Годна к строевой, — был скорый вердикт.

И когда она одевалась, над перегородкой показалось довольное лицо Столетова:

— Не забудь скрипку взять. Со мной не пропадешь, будет единственное твое занятие.

Мать рыдала, убивалась, не смогла пойти провожать. Отчим и Женя провожали ее на вокзале более суток. Их состав, будто второстепенный, уступал всем дорогу, ежечасно останавливался, и у станции Сафоново пошел на запасной путь. Среди ночи высадили, построили, и в свете прожекторов она издали, средь командного состава, увидела самого высокого Столетова, и, может, чувства ее к нему остались прежние — с оттенком презрения, однако, теперь она хотела, чтобы он ее увидел, даже стремилась попасть в его поле зрения.

Этого не произошло, женщин отвели в отдельные казармы барачного типа, около месяца муштровали по строевой подготовке, стрельбе, физкультуре. Кормили плохо, так что когда началось долгожданное распределение по назначению, изнуренная Афанасьева уже спрашивала: «не знает ли кто майора Столетова?»

Столетова никто не знал, но когда закончилось распределение, она удивилась калибровке нового подразделения — «спецвзвода особого назначения», — куда попали лица совсем не молодые, даже не армейского возраста и сложения, в основном лысые очкарики, про которых ее отчим только бы сказал — «мерзопакостные типы», и как они будут воевать? А как она будет воевать? Другие девушки медсестры, связисты, а она кто?