Детский мир (сборник)

И я не стал о нем больше думать. Вместо этого я выдернул полурасстрелянную обойму из своего «никкодера», заново набил ее масляными увесистыми патронами, которые, к счастью, у меня еще оставались, и с какой–то несвойственной лихостью вставив ее обратно, передернул затвор, подхватив с колен вывалившуюся желтую гильзу.

И между прочим, я очень вовремя сделал это, потому что едва я приподнял отполированный гладкий «никкодер», толстым рылом своим напоминающий морду свиньи, как из–за проржавевшей коробки автобуса, как избушка лесовика зарывшейся основанием в почву, неожиданно вылез пузатый расхристанный сарацин и, от изумления вытаращив глаза, осторожно попятился, застегивая блестящие латы.

— Караул… — сказал он растерянным шепотом, словно не веря. И вдруг — ринулся, размахивая руками, куда–то в глубь территории. — Ка–ра–у–ул!.. Боевая тревога!.. Здесь — террористы!..

Голос у него был пронзительный и суматошный.

Я тут же выстрелил.

И сарацин, с невероятным грохотом повалившись, раскатился на глиняные пустотелые черепки.

Все было кончено.

Но немедленно такие же пронзительные суматошные голоса зазвучали на противоположном конце строения, — звякнуло разъемом металла, и прохрипело короткое уверенное восклицание:

— Хэрр!..

Так солдаты Геккона оповещали друг друга.

А из темной дыры амбара внезапно вывалился Крокодил и, невероятным прыжком преодолев расстояние между нами, чуть не сшиб меня с ног, толкая куда–то в сторону.

— Все! Уходим!..

От него пахло водкой (когда он только успел?) и, если не ошибаюсь, пластмассовой изоляцией, и отчетливый синеватый дымок вытягивался из–под крыши амбара.

И, шипя, как бенгальский огонь, отползало куда–то внутрь темноты малиновое огненное насекомое.

Я заметил все это в какие–то доли секунды.

— Скорее!..

И вплотную за паникой его надрывного крика внутреннее пространство амбара заполнил нестерпимый солнечный блеск, треугольное отверстие в досках ослепительно засияло, вулканическая желтизна, точно струи воды, просочилась сквозь щели, а сама зашатавшаяся громада разбухла, как бы надутая дымом, и вдруг с оглушительным треском разорвалась на части: медленно поплыли по воздуху доски и перекрытия — черное облако дыма, поддерживаемое огнем, выросло до самого неба, закрутилось железо, грохнуло невероятным раскатом, и цунами могучего раскаленного шторма прошелестело над нашими спинами. Но мы были уже вне опасности, нас надежно защищали штабеля автомобильных покрышек, они стояли, как бастионы, и даже устрашающий камнепад, точно дробь пулемета, застучавший мгновением позже, совершенно нас не коснулся, я лишь быстренько подтянул задрожавшие ноги, чтобы их не задело, а свернувшийся и, видимо, успокоившийся Крокодил, будто гусеница, освоивший нишу между покрышками, просипел — в промежутке между двумя особенно сильными взрывами:

— Вот так! Теперь им будет не до нас — некоторое время… — и добавил, прислушиваясь к грохоту и слабым человеческим крикам. — Ничего–ничего, сейчас мы от них оторвемся…

Плоское скошенное лицо его посерело от пота.

Он вдруг злобновато хихикнул.

— Ты — это, помнишь, водонапорную башню — мы проходили? Так вот, за башней есть такая каменная пристроечка. А за пристройкой — сарайчик, будочка, одним словом. Скворечник. Ну, в общем, увидишь — узнаешь. Раньше там хранилась плоскодонная лодка. Это мы еще курсантами сделали, сообразили чтобы гонять в самоволку… Ничего–ничего, не расстраивайся, бывало и хуже…

— Думаешь, доберемся до будки? — спросил я.

И Крокодил покивал головой — обнадеживая.

— Я этот гарнизон знаю, как свои пять пальцев. Тут такие проходы есть — им и не снилось. Ничего–ничего, я все–таки здесь три года отбарабанил…

Кожа у него была в старческих мелких морщинках, а тяжелые мешки под глазами — как будто угольные.

Выглядел он, надо сказать, очень плохо.

— Прямо сейчас и двинемся…

Однако, двинуться прямо сейчас, к сожалению, не получилось. Я уж не знаю, что именно там Крокодил подорвал, то ли склад с боеприпасами гарнизона, то ли, может быть, базу горюче–смазочных материалов, но кипение ярких протуберанцев на месте амбара нисколько не утихали: там по–прежнему бухало, сотрясая весь остров, разрывалось, шипело, металось по небу пламенными языками, как безумные трещали в огне пулеметные ленты, я довольно–таки отчетливо слышал над головой свист беспорядочных пуль, разлеталась фанера и, точно градины, сыпались вокруг нас кусочки зазубренного металла. Нечего было и думать, чтобы в таких условиях высовываться на открытое место, все, что мы могли сделать — это отползать по–немногу, прикрываясь штабелями покрышек, но покрышки уже и сами начинали гореть: комковатая жирная копоть поднималась сразу несколькими фонтанами, слабый ветер размазывал их по воздуху, и за две–три минуты вонючее едкое облако закрыло собой все окрестности.

Запах от него был такой, что я раскашлялся, как ребенок.

Тем не менее, это было нам на руку.