Детский мир (сборник)

— Не течет, не капает, — довольно сказал он. — И налито под завязку, чтоб не плескалось. А вот тут я на всякий случай положил моток бельевой веревки…

— Зачем?

— Для запала…

Лоб его сморщился.

Марочник закрыл «дипломат» и поднял — проверяя, как это все будет осуществляться в реальности.

Тяжесть была ощутимая, но вполне транспортабельная.

— А ручка выдержит? — спросил он.

И Дуремар замахал ладонями:

— Не сомневайся!..

После чего, как фокусник, достал из–за приборной панели бутылку марочного коньяка, два стаканчика и, открутив золотистую пробку, очень ловко плеснул темно–коричневой жидкости на самое донышко.

— Чисто символически, — сказал он. — Грех перед таким делом не выпить. Ну! Я тебе желаю успеха, и чтобы с тобой ничего не случилось… За нашу удачу!..

Коньяк обжег горло.

— И все–таки я не понимаю, — сказал Марочник, выдохнув. — Тебе–то это зачем? Зачем ты мне помогаешь? Повышение, вот, получил. Скоро, наверное, перейдешь в Департамент. Жизнь складывается нормально…

Он зажевал конфетой.

А Дуремар вдруг ни с того ни с сего набуровил себе сразу половину стакана — хлопнул, и вытаращенные глаза его заслезились.

Отвисли землистые щеки.

— Разве это жизнь, братец… Сегодня ты начальник, а завтра тебя ткнут мечом, и — кранты… Ни уверенности, ни порядка… — Он крепко зажмурился. — Нет, братец ты мой, делай свое дело, не сомневайся. Помоги тебе Мышиный король! Дай, братец, я тебя поцелую!..

— Такой поцелуй уже был в истории, — сказал Марочник. Ладно–ладно, не обижайся, я что–то немного нервничаю сегодня. — Он нагнулся и осторожно принял портфель, который незадолго до этого поставил у стенки. — Все. Наверное, мне нужно двигаться…

— Прощай, — сказал Дуремар.

На секунду Марочнику захотелось его обнять. Все–таки как–никак старый приятель.

Но это было бы уже совсем глупо.

— Прощай, — сказал он.

Дверь захлопнулась…

Время с этой секунды приобрело как бы другую скорость. В одно мгновение, как ему показалось, он доехал до угрюмого, раскинувшегося на площади здания мэрии из темного плитняка и там, показав гвардейцу при входе новенький целлофанированный пропуск, организованный Дуремаром, также, казалось, в одно мгновение поднялся на третий этаж (где картонку с печатью пришлось предъявить еще одному гвардейцу, стоящему на часах) и пройдя по коридору, ведущему к Хозяйственному департаменту, оглянувшись, не наблюдает ли кто ненароком, завернул на невзрачную черную лестницу, поднимающуюся наверх и буквально потрясшую его своим запущенным видом.

Все это действительно произошло как бы в одно мгновение. И тем не менее, внутри этого краткого промежутка времени он отметил, что котов сегодня в здании мэрии не слишком много, валерьянкой не пахнет, и что морды у них, насколько можно судить, не слишком озлобленные. Вероятно, сведения о жуке, обнаруженном в районе Старого Порта, еще не достигли принца Фелиды и, тревога в подразделениях «Непобедимых» еще не объявлена.

Это облегчало задачу.

Он ступил на площадку, где под каблуками ботинок трещали раздавливаемые осколки стекла, и из коридорчика, ведущего в темноту, его сразу же нервно окликнули:

— Стой! Стрелять буду!..

Рослый придурковатого вида гвардеец с винтовкой наперевес появился оттуда, а глаза его были выпучены, словно у удивленного рака.

— Кто такой? Подними руки кверху!..

— Да я, я — это… — понизив голос, сказал Марочник. Договаривались же на сегодня, Оттоша. Почеши себе голову: ты что, заснул, что ли?..

Гвардеец медленно опустил винтовку.

— Заснул? Да нет, спать здесь — невеселое дело. А вот морок — морок, бывает, наваливается. Выдвигается что–то из стенки — то ли креститься, не знаешь, то ли — всадить пять патронов… Папашу моего сегодня не видели? Как они там поживают?..

Веки у него, как целлулоидные, хлопали друг о друга.

— Здоров твой папаша, — сказал Марочник. — И фрау Марта тоже чувствует себя неплохо. Ты вот, что обдумай: есть ли смысл тебе здесь задерживаться? Риск — велик. Я боюсь, что в случайное возгорание никто не поверит…

Гвардеец махнул рукой.

— А… ничего они мне не сделают. Спишут на бардак, как обычно. Бардак тут страшный. Да и осточертело, если честно сказать. Скорей бы — заполыхало. Рожи эти номенклатурные видеть уже не могу…

— И все–таки… — начал Марочник.

— Не рассупонивайся, иди!..

Дальше лестница была деревянная, ступени ее скрипели, наверное, рассохшись от времени, мягко сыпалась за воротник щекочущая труха, на середине пролета Марочник оглянулся и увидел, что Оттон по–прежнему стоит на площадке — опустив винтовку на вытянутых руках, и в глазах его, как у собаки, мерцает тоскливая обреченность.

Он и в самом деле походил на собаку, брошенную хозяином.

Марочник, впрочем, тут же забыл о нем.