Детский сад

Вжался в белую кафельную стену, распластался в ужасе, вздрагивая при каждом ударе, при каждом хрипе и стоне. Отвращением выворачивало внутренности, но отвернуться не мог.

Старик лежал на полу, и только ноги его виднелись теперь из-за стола.

На мокром, в бисеринках пота лице Хавы — полубезумный оскал.

— Что ты сделал? — прошептал Сакович.

Хава взял неконченную бутылку, протянул:

— Выпей.

Сакович попятился, замотал головой: нет!

— Пей, я сказал, — приблизился Хава. — Пей!

Сакович пятился, спиной, рукой нащупывая дверную ручку. Наружу, на воздух. Спина упиралась в стену, рука скользила. Выхода не было.

— Пей же, гадина, пей! — Хава схватил его за голову, сгреб на затылке волосы и, больно ударив по губам, толкнул в рот липкое горлышко. Красная жидкость текла по подбородку, попадала за ворот, мерзкая, холодная жидкость. Под безжалостной, выдирающей волосы рукой Хавы Сакович запрокинулся и стал, судорожно сглатывая, пить. Стекло стучало по зубам, Хава держал бутылку, впихивал, со злобой приговаривая:

— Пей! Он не пьет у меня! Пей! Все выпьешь! Все!

Наконец Хава отшвырнул бутылку. Сакович закрыл глаза и тяжело, измученно задышал.

Когда открыл их, увидел перед собой возникшего из небытия старика. Семен Трофимович надвигался.

— Бей! — истошно завопил Хава. — Бей, Серый! Бей первым! — а сам отступил, приплясывая и беснуясь.

Сторож надвигался неотвратимо, дошел, добрался — вцепился в плечо проволочными, железными пальцами, встряхнул худое длинное тело парня.

Тогда Сакович ударил. Оттолкнул с отвращением и ударил, смазал по лицу, не в полную силу. Старик заревел, тиская его и сминая, Сакович рванулся, боднул головой, и старик разжал вдруг руки, нога его попала на луковицу, скользнула, и он, нелепо взмахнув, опрокинулся. Ударился затылком о стену, повалился на колени и — на пол.

Тело лежало без движения.

…Возникла в проеме бледная, испуганная физиономия Маврина.

— Что стоишь? — послышался Хавин голос. — Помоги.

Мощно пустив струю, Хава мылся под краном, вода обильно заливала рубашку, лилась на пол. Маврин, склонившись, помогал обмыть шею.

…Стоя на коленях, Хава снимал с руки Семена Трофимовича часы. Снял, бросил чужую, безвольную руку, она стукнулась о каменный пол. Потом передумал, положил руку на грудь, вторую, как складывают мертвому. Огляделся, что бы такое вставить вместо свечки.

— Дай, Мавра, ложку. Старик продрыхнет — во глаза вытаращит! Подумает, спьяну померещилось.

Ложка из пальцев выпала. Хава ее отбросил, снова огляделся, пошарил по карманам. Извлек какую-то смятую бумажку, хотел и ее бросить. Однако пригляделся и положил все-таки ее на грудь деда, расправил.

Это была записка Михаила Павловича с перечислением запчастей. И номер домашнего телефона.

…Послышались приглушенные переходами, коридорами звон стекла и вопли. И снова крики, звон, что-то тяжелое падало, рушилось.

В залитой светом кухне лежал старик, без жизни, без движения. Билась, шумела оставленная Хавой струя из крана.

Сакович спал плохо. Снилось что-то тяжелое, давящее — трудно дышать. Потом послышался стук в дверь: «Милиция!». Отвечала почему-то Венера Андреевна — не пускала. Говорила, говорила что-то, наверное, не хотела открывать, а в ответ снова: «Милиция!».

Нет, это был не сон. Сергей проснулся у себя дома на раскладушке с ощущением, что кошмар продолжается наяву. Действительно стучали и отвечала Венера — раздраженным, протестующим тоном.

— Так откройте же! — донеслось приглушенно.

Матово светилась стеклянная дверь в прихожую. Сакович, опасаясь даже сменить позу, замер. Он лежал одетый, в пиджаке и брюках, поверх смятой постели.

Загремели щеколды, и кто-то вошел. В разговор вступил отец, но объяснялись теперь спокойнее, без надрыва — не все можно было разобрать.

— Почему сейчас? — повысил голос отец.

Отвечали тихо.

— А что, нельзя сразу, на месте?

И снова ответ трудно было понять.

…Вдруг с ужасающей ясностью увидел: старик на полу со сложенными руками МЕРТВЫЙ.

Убийство…

— Я вас на машине отвезу, — выходя из терпения, громко возразил собеседник отца.

— Повестку дадим, отчитаетесь на работе!

Перемежая реплики какой-то суетой, некоторое время еще они топтались в прихожей, потом хлопнула дверь и стало тихо.

Не веря себе, Сергей выглянул из комнаты. В ответ смущенно улыбнулась ему Венера Андреевна. Здесь же, в прихожей, одетый для школы, вертелся Коленька, возбужденно, с ликованием сообщил:

— Милиция приехала! У них машина!

— Отца увезли: спросить что-то хотят. Глупости какие-то! — пояснила от себя Венера Андреевна и отвернулась, занялась Колькиным шарфом, показывая, что происшествие это не очень ее занимает.

Сергей скользнул обратно и ужаснулся — рукав пиджака, тот самый, что выставил он неосторожно на обозрение мачехи и брата, был запятнан чем-то густым и темным. Вино или кровь? Поднял к носу, принюхался. Засохшее, задубевшее пятно почти наверняка было кровью…

Из прихожей донеслось:

— Мы уходим, не опаздывай!