Детский сад

- …И вот приходит мама домой, а младшая дочь у нее и спрашивает: «Мама, мама, а где же папа?». «Какой папа, деточка?». «Ну, папа, ты что забыла, ты же его искать пошла, когда он с работы не пришел?» «Доченька, у тебя не было никогда папы, ты что-то путаешь». «Мама, ты что - не помнишь папу?» «Нет, доченька, не было у тебя папы». Тут старшая дочь подходит к маме, берет ее под руку и говорит сестре: «Мы сейчас пойдем искать папу вместе, а ты будешь дома, мы тебя закроем, чтобы ты никуда не ходила, потому что ты еще маленькая, кушай печенье, пей сок и жди нас, мы скоро придем». И вот уже вечер, поздно, а они все не приходят, младшая дочь уже почти все печенье съела, почти весь сок допила, а так никто и не пришел, а она в окна смотрит, а там темно и нигде огней нет. Легла она спать, только свет выключать не стала, потому что страшно. И тут она слышит, что дверь открывается, и кто-то заходит, она побежала посмотреть, а там сестра ее старшая стоит. Она у нее спрашивает: «А где мама?» «Какая мама?» «Ну, наша мама, вы же с ней вместе пошли папу искать?» «Какого папу?» «Ну, нашего же папу, он с работы не пришел, его мама искать ходила, а потом пришла и не помнит его, и потом ты с ней пошла его искать?» «Не было у нас с тобой ни папы, ни мамы, ты что-то путаешь». «Ты что - не помнишь наших папу и маму? Пойдем тогда вместе их искать». Берет она старшую сестру за руку и ведет ее к двери, та идет за ней следом, младшая дочь открыла дверь, выходят они на лестницу, и тут старшая сестра вдруг останавливается и говорит ей: «Я вспомнила наших папу и маму. Они умерли. А сейчас и я умирать пойду, а ты возвращайся домой, кушай печенье и пей сок». Поворачивается и начинает спускаться по лестнице. Младшая дочь заплакала и говорит ей: «А я уже почти допила сок и доела печенье». А сестра повернулась к ней, посмотрела ей в глаза и говорит: «А вот когда ты допьешь свой сок и доешь печенье, то тоже пойди и умри!» - законил Егор шепотом и от имени пошедшей умирать старшей сестры пристально уставился в глаза Семенову.

- Ну? - сглотнув и захлопав глазами, поинтересовался тот.

- Что «ну»?

- Умерла?

- Кто?

- Ну, эта, младшая?

Егор в очередной раз пожалел о том, что решил ему что-то рассказать.

- Семен, это страшная история, она уже закончилась вся, я ее тебе уже всю рассказал от начала и до конца, а умерла младшая дочь или нет - это уже другая история.

- Как это - другая?

- А так это. Другая история. Она уже может и не страшная. Может вообще - счастливая, я не знаю.

Ей же сказали - пока у тебя не кончатся сок и печенье. Может она еще найдет, это вообще как бы про нас история, если ты не въехал, аллегория в некотором смысле, понимаешь?

- Так мы ж не ищем сок, он просрочен давно, помнишь тогда как траванулись? Вместе все, еще Виталик был, помнишь, яблочный? Я теперь на яблоки смотреть не могу, даже с голоду.

- Я не пил тогда, ему три года уже было, это ты как маленький все в рот тащишь.

- Ага, а кого рвало всю ночь?! Старик, я все помню, у меня знаешь память, вообще, я и забыть хочу, да не получается, я даже помню как ты в первом классе…

- Семен, если ты сейчас не заткнешься, ты полетишь вон в тот вот сугроб, а снега в нем еще мало и тебе сто пудов будет больно. - Егор начал свирепеть,

- А с памятью своей ты надоел уже, я со второго класса в этой школе, мы до этого вообще в другом городе жили, и я сейчас уже о другом думаю - ты вообще туда меня ведешь, а?! Или опять?!

- Да ладно, Гош, чего ты, я же просто вспомнил, да вон дом этот, отсюда уже виден, у меня хорошая память, я просто в деталях путаюсь иногда, но ничего же страшного? Все же тоже…

- Стоп! - Егор вскинул руку, упреждая. - Все. Пока хватит. Я понял - вон дом, мы сейчас идем туда, идем мы молча. Молча идем мы!

Повернулся и стал спускаться по лестнице во двор.

Лестница была старой, как и дома вокруг. Темнокрасная кирпичная пятиэтажка угрюмого вида заворачивалась углом, во дворе прямо из земли торчала здоровенная труба, выщербленная временем, с частично уцелевшими чугунными скобами, карабкавшимися по ней и сразу вызывавшими желание попробовать по ним залезть. Егор остановился и, задрав голову, попытался рассмотреть верхушку трубы - та терялась в густо сыпавшем снеге. Крупная снежинища опустилась прямо на нос, отвлекая, и он смахнул ее ладонью, сразу зачесался глаз, потом висок, некоторое время он увлеченно растирал лицо. С трудом остановившись, настороженно огляделся и пошел дальше. За этим снегом ничерта было не видно толком, да и как будто и не слышно, тишина - как бананы в ушах. Вдруг захотелось что-нибудь крикнуть, по-настоящему, заорать, разбудить это все притихшее, прибитое, мертвое. И снег как медленно оседающая муть, взбаламученная неизвестно кем в этом стакане под названием… Тьфу ты.

Тряхнул головой раздраженно.

Думать про первый снег, что это оседающая муть - был явный перебор.

Он закрыл глаза, подождал немного, открыл. Всюду мельтешили белые лохмотья. Вот так вот - мягко, мягко, спокойно.

В спину ткнулся Семенов.

- Ты чего, Гош?