Детское время (СИ)

— У нас сейчас два затыка: качество кристаллов и собственно разработка схем. Технологически мы в состоянии делать изделия на топологической базе в десять микрон, но при этом две трети готовых кристаллов отправляются в помойку. Даже учитывая, что в тех же модулях памяти изначально делается не шестнадцать бит, а двадцать два, из которых отбираются шестнадцать после предварительной проверки работоспособности. А если без перекоммутации делать, то в мусор отправляли бы девяносто пять процентов — и это из-за того, что исходные кристаллы хреновые.

— Ну и отрабатывал бы технологию, а машины делал бы на ферритах.

— Я не знаю, то ли у нас ферриты хреновые, то ли мы что-то неправильно делаем, но старая память прилично работает на частоте мегагерца в полтора максимум, а микросхемы и на двенадцати мегагерцах работают нормально. Сейчас наша ВМ-2 на двенадцати мегагерцах честно выдает миллион коротких операций в секунду, а на машине, которую для инженерно-физического института построили, памяти уже шестьдесят четыре мегабайта… килобайта, я хотел сказать, — рассмеялся Маркус. — Кстати, из обломков былой роскоши я выбрал вполне еще живые кристаллы, так что к Новому году физикам добавлю памяти до шестнадцати уже точно мегабайт. Мог бы и шестьдесят четыре, но используемая схема адресации не дает подключить больше…

— Это где такая роскошь залежалась?

— На самом деле много где, а эти мегабайты лежали в телефоне Веры Сергеевны. Самый древний бабушкофон, самая кондовая топология…

— Физикам и столько будет суперподарком. А другого телефона у тебя нет? Я бы ракетчикам…

— Космонавты твои перебьются. Примерно до следующего лета перебиваться будут: я быстрее схему подключения памяти от лаптопа к нашей машине сделать не успею, а сам знаешь, что никого из молодых к такой работенке не подключишь. А мы как раз к следующему лету сделаем ВМ-3, у нее адресация тридцатидвухразрядная.

— А с дисками что у тебя?

— С механикой отстаем, сильно отстаем. Ну и с химией тоже, но с этим потихоньку справляемся: в Институте веществ разработали забавный сплав…

— Лак, ты хочешь сказать?

— Нет, именно сплав. Они его в плазмотроне напыляют на алюминиевый диск, и теоретически на таком можно инфу писать с теми же плотностями, что и на наших старых серверах. Ну не с такими же конечно, сплав позволяет только двоичный код писать, но и так можно мегабайт по пятьсот диски делать. Можно было бы, но вот с механикой у нас облом. Ты почему Саше не разрешаешь в мое КБ переходить?

— Я не разрешаю?! Маркус, твоя жена сама никуда не уйдет со своего завода. После того, как она запустила первый каскад центрифуг…

— Ага, триста пятьдесят центрифуг, потребляя семнадцать мегаватт мощности, за год делают полкило обогащенного урана. Сто пятьдесят гигаватт-часов чтобы сделать уран, из которого можно теоретически извлечь триста мегаватт-часов. Тебе самому не смешно?

— Не смешно. Потому что получается полкило не в год, а в сутки.

— То есть не гигаватты, а четыреста мегаватт-часов. Все равно вроде как в убыток работаем…

— Пока — да. Но и ты пока свои микросхемы в убыток используешь. Но используешь потому что знаешь, что это всего лишь отработка технологии. И Саша знает. И ты знаешь, что уже совсем скоро научишься работать в прибыток, и Саша тоже это про свою работу знает. Причем ей сложнее: на тебя закон Мура работает, а она твердо не знает, но вполне может догадываться, что каждые новые десять процентов скорости будут выходить вдвое медленнее чем предыдущие. С двенадцати до восемнадцати тысяч она прошла меньше чем за год, до двадцати четырех расти ей пришлось еще два года, а до нынешних пятидесяти — уже полных десять лет. И вполне может оказаться — и Саша знает об этом — что до ста тысяч ей может и жизни не хватить, но она работает! Так что не зуди, не мешай ей, а для своей точной механики ищи и готовь других инженеров. А пока — отдай своим инженерам старую «Барракуду» с десктопа Михалыча: думаю, они не совсем уж дураки, за год-два методом реинжениринга смогут что-то приличное сотворить…

Год двести восемьдесят пятый стал в какой-то степени переломным. Не то, чтобы случились какие-то крупные технологические прорывы… хотя и прорывы тоже случились, и некоторые оказались действительно крупными. Но главным признаком «перелома» стало изменение школьной программы. Причем даже не очень-то и принципиальное изменение.

После довольно долгих обсуждений было решено школу «вернуть к нормальному календарю» — то есть теперь все школы (и училища, и техникумы, и институты) начинали учебный год первого сентября, а летние каникулы (или летняя сессия в институтах и техникумах) начинались с первого июня. На этом переходе настояла Катя: так было гораздо легче планировать развитие экономики. Ну, не то, чтобы сильно уж легче, с помощью вычислительной техники можно было хоть ежемесячный выпуск специалистов успешно распределять по местам работы — но оказалось, что так легче прогнозируется уже обучение рабочих и специалистов на самих предприятиях и, следовательно, было проще формировать планы этих предприятий.