Детство 2 (СИ)

— Спасибо, — Говорю, — тётя Песя, вкуснотища прямо-таки необыкновенная!

Вышли во двор, а Фира с нами.

— Ты как, — Спрашиваю у неё, — за Фиму Бляйшмана знаешь?

— Серьёзный человек, — И мордаха такая погрустневшая, што мне вот захотелось кому-нибудь морду набить, штоб грустность ету убрать.

— Знаешь, где етот серьёзный человек живёт, да под кем он ходит?

— Конечно! — Аж подскочила, возмущённая такая. Как же — она, и вдруг не знает чего!

Серьёзные люди, как водится, работают в Одессе всё больше ночами. Еле-еле вытерпели до после обеда, проведя утро на море, да и пошли к Бляйшману.

У тово свой дом двухэтажный из ракушечника. Не так штобы и большой, но на одного человека, пусть даже и с семьёй, так и немаленький. Двор собственный, на котором разместилось несколько сараев и два больших дерева. Богато!

— Мой боевитый друг Егор и его верный Санька Пансо! Моё почтение! — Заорал он сверху, заприметив нас перед калиткой, подскакивая из-за стола, — Поднимайтесь, я как раз завтракаю!

Смотрю, Фира погрустнела — её-то не упомянул, а значица — затаил. Прямо почти о том сказал. Ну да тут дело такое, что за пролитую кровь порой меньше спрашивают, чем за сказанные слова.

— Супруга моя, Хая, — Представил он толстую красивую бабу, почти што красивую, только очень уж лупоглазую, — Садитесь!

— Спасибо, дядя Фима, — Отвечаю вежественно, не забыв снять картуз, — мы только из-за стола.

— Какие милые мальчики! — Умилилась Хая, и рукой меня за щёку щипет, — Так заходите к нам почаще, когда из-за стола! Всегда будем рады таким гостям! Фима, может тебе завести побольше русских друзей? А то эти жидовские морды, норовящие пожрать на дармовщинку, мине уже как-то надоели! Мине хватает одной жидовской морды — твоей! Ну может ещё Ёсик, когда он приезжает голодный от своего петербургского университета! И хватит! Вот когда Ёсик заведёт детей, тогда совсем другое дело.

— Всегда будем рады, тётя Хая, — Ответил ей, — мы собственно, по вопросам дружбы и добрососедства пришли.

— Тётя! — Умилилась та, и снова за щёку меня, — Скажу на Привозе, што обзавелась гойским племянником, так мине не так поймут! А потом объясню ещё раз, и мине поймут ещё неправильней!

Минут десять так развлекались, словесами перебрасывась. Потом Фима доел и бровку етак вверх вздёрнул.

— Долги возвращать надобно, дядя Фима, — И улыбаюсь, — етому меня жизнь научила.

Тот кивнул важно так, и рюмочку — жах! И глазами вопрошает.

— Я предпочитаю отдавать так, штобы мне должны оставались. У вас как, сдачи найдётся? Или лучше сразу?

И пальцем вверх.

Бляйшман посидел, поскрёб щетину, не отрывая глаз от моего лица. Понимает, што не за деньги говорить пришёл. Потом медленно так кивнул.

— Хорошо. Вечером приходи. Один.

— Вечером, ето когда?

— Часикам к девяти.

Долго время потянулось! На море идти уже нет, потому как были уже, а часто нельзя — кожа поползёт. Танцы и вообще, беготня всякая — так тело болит.

С книжками устроились. Я примеры решаю, Санька «Конька-Горбунка» по складам читает. Фирка забежала ненадолго, сделала глаза и убежала. А минут через пять слышим:

— Мендель! Горе в еврейской семье! Оторвись от своих игрушек, да иди почитай книжку! Гойские мальчики на отдых приехали, и то занимаются! Они вырастут, и станут инженерами, врачами или адвокатами, а ты шо? Будешь чистить им ботинки?

И на русском всё. Ето, как я уже понял, штоб все знали, а не только идиши. Стыдит отпрыска, значица. Любят здесь так, напоказ.

— Мендель!

Занимались до тово, што у меня голова мало не вспухла, да и дружок мой тоже устал. Так што после ужина книжки не открывали. Сидели только, разговаривал ниочёмно, да я сдерживался с трудом, что поминутно не щёлкать крышкой часов.

К назначенному времени проводили меня до Фиминово дому, но сами не пошли — потому как и не приглашали, значица.

Во дворе на лавочке сам Бляйшман, и с ним мужчинка такой — невзрачный вроде, да и одет, как прикащик в лавке средней руки.

Но ето пока не глянул! Дула пушечные, а не глаза. Еге, думаю — тут не просто Иван местново разлива, а один из самых набольших!

— Здрасте вам! — И картуз с головы. Атаман кивнул, но представляться не стал, — Есть у меня шанец договорить своё деловое предложение, штоб вы мне были здоровы, или мне замолчать свой рот и говорить за моральные долги перед Фимой?

— Ловлю ушами твоих слов, — Доброжелательно ответил тот, не обращая внимания на вмиг вспотевшево Фиму, и опёрся на щегольскую тросточку, в которой — рупь за сто, потаённый клинок.

— Университет — настоящее золотое дно! — Атаман чуть сморщился, и я заспешил, — Не поддельные дипломы, разумеется! А просто — помощь в поступлении. Подойти к родителям, да и пообещать помощь в поступлении.

— Знакомо, — Раздражённо перебил меня Бляйшман.

— Я могу таки договорить? — Лёгкий кивок атаман, — Спасибо! Убедить в своей искренности можно, пообещав вернуть деньги, если молодой человек не поступит.

— Кидок? — Снова вылез нервничающий Фима, у которого аж глаз задёргался.