Детство 2 (СИ)

Выстрел, и во лбу женщины появляется маленькая дырочка, а молодой мужчина, нервно скалясь окровавленным ртом, уже прячет миниатюрный пистолет в карман брюк.

— Невесту… сыночка её, — Глухо пояснил он, — Нельзя таким… жить…

Попытки поджога бандитских квартир и домов жёстко пресекли лидеры стихийного протеста, но они не препятствовали сжиганию бандитского имущества на больших кострах, разводимых на улицах. Люди выкидывали из квартир и домов одежду, мебель и даже пуховые перины, а внизу их ломали, рвали… и только потом в костёр!

— Вставай, проклятьем заклеймённый, — Надсадно начал пожилой мужчина, пытаясь перекричать шум толпы, но быстро раскашлялся до слёз в глазах. Сплюнув кровью в платок, он пошёл дальше молча.

Несколько раз в толпе пытались петь «Интернационал», но понимания и поддержки эта инициатива не встретила. Отдельные энтузиасты пели революционные песни, но слышали их разве что ближайшие соседи. На улицы вышли не революционеры. Обыватели.

Рабочие посёлки Одессы выплёснули на улицы толпы злых, решительно настроенных людей, двинувшихся на «чистую» сторону города. Редкие полицейские не сдерживали толпу, а войска и матросы решительно запаздывали, успев перекрыть только порт и ряд стратегически важных мест Одессы.

— Зеленой — в отставку! Зеленого — под суд!

Часть толпы отделилась и направилась к резиденции градоначальника, скандируя требования.

Они посчитали, что если градоначальник, известный взяточник и вор, так распустил полицию, то он и есть главный виновник!

Подавляющая часть одесситов настроена более конкретно. Обыватели, далёкие от каких бы то ни было политических требований.

Большая часть указанных в документах людей из «чистой» части Одессы не встретилась погромщикам. Кто-то был на службе, кто-то успел заблаговременно эвакуироваться, предупреждённый по телефону из канцелярии градоначальника или полицмейстера.

— Лёва! — Перекрикивался на Большой Арнаутской с приятелем немолодой одессит, вполне благонамеренный обыватель, которого просто допекло… всё! — Кто бы мне сказал, шо я буду участвовать в погроме, так я дал бы ему адрес хорошего доктора!

— Хороший доктор понадобится всем нам, если столкнёмся с войсками! — Отозвался совершенно незнакомый человек, — И вот у меня есть таки визитки хорошего врача и моего кузена по совместительству! Интересует?

— Дочка, дочка Кацмана! Главного у работорговцев! — Загудела толпа, когда со второго этажа на руки погромщиков скинули молоденькую упитанную девицу. Та визжала от страха, озираясь вокруг глазами насмерть перепуганного животного. По виду она совершенно не пострадала, и даже модная шляпка чудом удержалась на курчавых волосах.

— А мине дочу кто вернёт! — Завизжала внезапно полная женщина, ввинтившаяся поближе, — На, тварь!

Короткое движение рукой с зажатой в ней склянкой, и дикий визг девушки, схватившейся за лицо.

— А, тварина! — Голос мстительницы полон Ветхозаветной правды, — Живи теперь поуродованной!

Поручик ещё раз оглянулся назад, и едва удержал лицо от злой гримасы. Матросы! Стоят, скоты, переминаются! Толку-то, что винтовки раздали, если стрелять толком не умеют. А главное, и не желают! Это не вымуштрованные солдатики из Одесского гарнизона, привыкшие бояться кулака фельдфебеля пуще неприятельских пуль, а ротного командира ставящего повыше Бога.

Ишь, бесчестье им народ разгонять! Даже и не скрывают, с-скоты… Набрались фанаберии дурной от флотских офицеров, и туда же! Отдай приказ, так и не выполнят небось.

А как хорошо было бы… пли! И в штыки. Коротким — коли! И гнать, гнать толпу забывшей своё место черни! Придётся действовать мягко, договариваться.

У поручика на нервной почве разом заболели все зубы. А ведь если бы не эти вахлаки, а его нерассуждающие солдатики… и-эх! Мог бы и орден получить. За решительность!

Восемнадцатая глава

— Разагитировали, сволочи! — Грохнул кулаком по столу Павел Алексеевич, раскровянив его о хрустальное пресс-папье. Яростный рык, и оно полетело в стену, а осколочки хрусталя весело запрыгали по полу, переливаясь на свету.

— А вы что!? — Вызверился градоначальник на подчинённых, — Проморгали, бляжьи дети?!

Революционеров проморгали?! На собственных судах?!

— Вы! Вы! — Палец с силой ткнулся в грудь одному из каперангов, вынуждая того отступать шаг за шагом к открытому окну, — Распустили! Стрелять они отказались! Ненадёжны!

— Ваше… — Начал было тот, бледный от страха и обиды.

— Молчать! Сукин сын! Под суд, под суд пойдёшь! Сгною!

Зеленой сорвался на визг, брызгая слюной и тыкая костяшками пальцев в затянутую мундиром грудь, пятная её кровью. Он орал, не сдерживая себя ни в громкости, ни в выражениях.

— Лютует, — С явственным злорадством констатировал пожилой одессит с густыми, несколько неряшливыми усами на побитом оспой худом лице, остановившийся напротив резиденции градоначальника.

— Промеж своих пусть хоть насмерть грызутся, — Отозвался упитанный одышливый прохожий, и они обменялись понимающими взглядами. Из доносящихся до них обрывков фраз можно было сделать недвусмысленный вывод, что Одесский гарнизон ненадёжен.