Детство 45-53: а завтра будет счастье

Но Митька почему-то меня совсем не испугался, а даже наоборот, нагло приблизился почти вплотную ко мне и с извиняющейся улыбочкой тихо заявляет:

– Знаешь шо? Кажись, я передумал. Давай временно махнемся. Я тебе машинку, а ты мне танк, а?

Вот уж чего не ожидал я, так этого. Вот это да! Митька дает свою бээмвуху за мой кирпич! Да хоть и временно, он что, с ума спятил? Что, сам не может слепить такой танк? Кирпичей-то – вон сколько! И я оглянулся. Странно, но в пределах песочницы – ни одного кирпича. Куда они подевались? Загадка. Вместе с кирпичами исчезла и посудка. А Сашка и Оксанка тут, как ни в чем не бывало, играют, но уже пекут куличи и формуют пасочки.

– А знаешь, я тоже передумал! На кой хрен мне твоя машинка, когда у меня есть танк! – говорю я, делая вид, что этот обмен меня не интересует. Я оттолкнул Митьку лбом, завел свой танк и повел его на очередной круг. Не успел завершить и один оборот, как Митька опять оказался перед моим носом. И вдруг я замечаю, что на Митькиной пилотке – звездочка, именно такая, какой как раз не хватает на башне моего танка.

– Ладно, так и быть, – восклицаю я нехотя, – я опять передумал. Только сначала ты мне даешь насовсем вот эту, – я ткнул пальцем прямо ему в лоб, – звездочку, и тогда я тебе разрешаю сегодня поиграть с моим танком, а взамен ты мне даешь поиграть со своей машинкой. Идет?

– Идет! – без малейшей паузы, ни секунды не сомневаясь, с радостью согласился Митька и, недолго думая, снял свою выгоревшую пилотку и стал отгибать усики звездочки.

Я был рад и счастлив, что сделка состоялась и что моему танку досталась настоящая красная звезда. И хоть она была маленькая, но зато была тяжелая, остренькая и колючая. Я тут же прикрепил ее, как почетный гвардейский орден, на самое видное место – на башню моего танка.

И когда Митя решительно повел его, не разбирая дороги, на бешеной скорости и все, что попадалось на пути, разлеталось в разные стороны, а сам Митька на четвереньках едва успевал за ним, я спокойно взял его машинку и стал ее катать. От первого прикосновения к песку глубокое разочарование овладело мною сразу. Первое, что сразу бросилось в глаза, – колеса бээмвухи полностью из железа, и даже покрышки – не резиновые, а просто покрашенные черной краской. Я лишний раз убедился в том, что это красивое немецкое авто совершенно не приспособлено ни к нашему суровому времени, ни к нашим дорогам. А в это время мой танк героически несся по пересеченной местности, не признавая никаких преград, напролом, с гордо поднятым стволом, и на башне сияла настоящая красная звезда!

Владимир Смирнов На подножке трамвая

Это было в 1947 году. Мы жили тогда в Ленинграде, в коммунальной квартире, в тринадцатиметровой комнате на пятом этаже, на улице Глинки, рядом с Театром оперы и балета имени Кирова и консерваторией имени Римского-Корсакова. В квартире было шесть комнат, каждую занимала одна семья. В доме не было ни горячей воды, ни ванной, ни парового отопления. Зимой мы топили печку дровами, которые получали по ордеру. Отец с мамой или со мной пилил их, потом колол распиленные чушки, и мы складывали их в подвале нашего дома в поленницы. За каждой семьей было закреплено свое место. Перед тем как затопить печку, отец приносил вязанку дров из подвала на пятый этаж. Обед варили на керосинке или примусе, которые сильно чадили, из-за чего кастрюли быстро покрывались копотью.

Моя мама работала на Кировском заводе, а отец – на заводе имени Сталина. Мы, дети послевоенных лет, часто были предоставлены сами себе. Днем, после школы, играли в футбол на не приспособленных для этого площадках, катались на подножках трамваев, поскольку вагоны были открыты, а двери не закрывались, а зимой было очень модно примотать коньки к валенкам, зацепиться крюком за задний борт грузовика и с ветерком за ним мчаться.

Однажды летом, когда я со своими сверстниками играл в фантики за домом, ко мне подбежала мама и стала меня крепко целовать и обнимать, плача и приговаривая: «Дорогой мой сынок, ты жив!» Оказалось, что на площади Труда под колеса трамвая попал мальчик моего возраста. На нем была рубашка с моим домашним адресом, именем и фамилией. Этот мальчик был из многодетной семьи, их отец погиб на фронте, и моя мама отдавала им вещи, из которых я вырос. Видимо, как многие из нас, он решил прокатиться на подножке и сорвался. К маме пришли и сказали: «Вашего сына задавил трамвай». А я, ни о чем не подозревая, играл во дворе с ребятами.