Детство и юность Катрин Шаррон

— Да, я обогнал его на дороге. Мне, понимаете ли, не терпелось рассказать жене, что я продал теленка.

— Ах да, действительно! Значит, ты его продал, своего теленка? Это замечательно. Скажи-ка мне, любезный, ты ведь доволен своей жизнью в Мези? Земля здесь родит хорошо, и хозяин не надоедает тебе, не правда ли? Хе-хе-хе!

Старик визгливо засмеялся и чокнулся с Жаном Шарроном.

— На этот счет грех жаловаться, сударь.

— Не хватало еще, чтоб ты на меня жаловался, — благодушно усмехнулся Манёф.

Он поставил рюмку на стол и откинулся на спинку кресла.

— Значит, ты последний, кто видел Мишело до… до того, как он свалился под колеса моего экипажа?

Он подчеркнул слово «моего» и покосился на слуг.

— Ну что ж, может, и так, — согласился Жан Шаррон.

— Не «может», а именно так! — отрезала мадемуазель Леони.

Она нервно слизнула капельку ликера со дна своей рюмки. «Какой у нее острый язык, — вяло подумал Жан Шаррон. — Когда они наконец оставят меня в покое?.. От этого ликера еще сильнее хочется спать… Но к чему клонит хозяин?»

Мосье Поль молчал, лишь изредка приглаживая пальцем свои тонкие усики.

— Ты последний, кто видел Мишело живым, — начал снова господин Манёф, — и ты…

Он сделал паузу и продолжал, отчеканивая каждое слово:

— …и ты заметил, что он был пьян!

— Что вы, ничуточки!

— Ну, ну, — мягко проговорил Манёф, — давай подумаем хорошенько и вспомним… Что он сказал тебе, когда ты его обогнал?

— Он сказал: «Эй, ты, видно, очень торопишься, Шаррон!..» Впрочем, нет, он сказал не так.

— Постарайся точно вспомнить его слова, — приказал господин Манёф. — Не торопись, спешить нам некуда.

— Он сказал… он сказал мне: «Эй, Шаррон! Что бежишь? Тебя сам черт не догонит!»

Манёф скрестил на груди руки с набухшими венами, снова взглянул на мадемуазель Леони и мосье Поля и воскликнул:

— Ну вот, типичные слова пьяного человека! Мишело был так пьян, что не мог идти быстро и просил нашего друга Шаррона обождать его. Ему спьяну почудилось, будто Шаррон бежит бегом, а на самом деле это он, Мишело, еле-еле плелся и шатался из стороны в сторону… Да, он качнулся в сторону и сделал тот самый неверный шаг, который швырнул его под колеса…

Манёф наполнил еще раз рюмки и, чокаясь, предложил фермеру выпить последнюю «на сон грядущий». Потом, перегнувшись через стол, снова заговорил добродушно и вкрадчиво:

— Ты, Шаррон, дельный арендатор и славный человек, мы с тобой сейчас обо всем договоримся. Завтра утром сюда явятся жандармы для опроса по этому делу. Я приму их сначала сам, затем пришлю к тебе и скажу, что ты последний видел Мишело живым. Тебе придется ответить на ряд вопросов, но ты не смущайся. Ты скажешь им, что это правда, что ты действительно видел Мишело, что ты обогнал его на дороге… Ведь это верно, да?

— Верно.

— Ты скажешь им об этом?

— Скажу.

— Очень хорошо, — кивнул головой Манёф, — очень хорошо. Знаешь, друг мой, у меня давно есть один проект, прекрасный проект в отношении тебя, твоей семьи, твоего будущего! Я человек богатый, детей у меня нет, я люблю делать добро окружающим…

Он умолк, как бы считая разговор законченным, потом вдруг словно спохватился, о чем-то вспомнив:

— Гм, что я еще хотел тебе сказать?.. Ах да!.. Значит, мы с тобой во всем согласны, так? Если жандармы спросят, в каком был состоянии Мишело, ты ответишь, что он был совершенно пьян, еле держался на ногах и не поспевал за тобой, заявив, что ты идешь слишком быстро.

Жан Шаррон ничего не ответил.

— Ну, — снова заговорил Манёф, — значит, мы с тобой обо всем договорились…

Он хотел было опять наполнить рюмку арендатора, но тот резким движением отодвинул ее и встал.

— Нет, — сказал он, — нет, хозяин, так дело не пойдет.

— Как — не пойдет?

— Я не скажу жандармам, что Мишело был пьян, что он едва стоял на ногах.

— А почему? — спросил Манёф свистящим шепотом.

— Потому что это неправда. Манёф грохнул кулаком по столу.

— Ах, неправда? А что ты об этом знаешь?

— Я знаю, что видел Мишело, что он шел по дороге и разговаривал со мной совсем не как человек, который хватил лишку.

— А я говорю тебе, что он был пьян как стелька, что он сам бросился под колеса… Я это видел!

— Насчет того, что он бросился под колеса, я ничего сказать не могу, потому что меня там не было, но неправды я не скажу.

Лицо паралитика налилось кровью; он вцепился толстыми пальцами в подлокотники кресла, словно силясь встать на ноги.

— Скажешь! — крикнул он.

— Я не могу этого сделать.

Тыльной стороной ладони Манёф вытер обильный пот, выступивший на висках. Лицо мадемуазель Леони побелело словно воск, а мосье Поль все гладил и гладил пальцами свои черные усики.

— Послушай, Жан Шаррон, ты же серьезный человек, ты не из тех прощелыг, которые пакостят своим хозяевам. Я знаю, ты не такой, как они. Так в чем же дело?

И старик уже протягивал арендатору обе руки в знак примирения.

— Это невозможно, — тихо повторил Жан Шаррон.