Читаем Детство и общество полностью

Щедрость в более поздний период жизни ребенка сиу подкреплялась не запретами, а примером отношения старших (прежде всего, родителей и родственников) к собственности вообще и к детской собственности в частности. Родители индейского ребенка были готовы в любую минуту расстаться с утварью и другими сокровищами, стоило гостю восхититься чем-то, хотя, конечно, существовали обычаи, сдерживающие выражение восторга у гостей. Так, было дурным тоном обращать внимание на вещи и предметы, составляющие необходимый для жизни минимум. Ожидание, что взрослый должен был и хотел бы избавиться от излишка собственности, служило источником тревоги в те давние времена, когда «даритель-индеец» предлагал белому другу не то, в чем этот друг нуждался, а то, без чего индеец мог обойтись, и предлагал лишь чтобы унести с собой вещи, утрата которых, по его мнению, белого человека не тяготила. Правда, все это касалось только собственности взрослых. Родитель-индеец с притязаниями на доброту и честность не прикоснулся бы к имуществу ребенка, поскольку ценность собственности — в праве владельца освободиться от нее, когда он испытывал побуждение это сделать, то есть когда это увеличивало престиж его самого и того лица, которому он мог решить отдать свое имущество.

Поэтому собственность ребенка оставалась неприкосновенной до тех пор, пока он не обретал свободу волеизъявления, достаточную для принятия решения о раздаче имущества.

В. Удерживание и отпускание

Щедрость прививали детям не тем, что скаредность называли дурным качеством, а «деньги» — грязными, но тем, что всячески подчеркивали добродетельность дарения. Сама по себе собственность, за исключением вышеупомянутого минимума охотничьего снаряжения и домашней утвари, не обладала никакой ценностью. Торговцам не надоедает повторять истории о родителях-индейцах, которые приходят в город, чтобы купить важные припасы на заранее отложенные для этого деньги, но вместо этого с довольной улыбкой оплачивают каждый каприз своих детей, готовых развинтить на части новые технические безделушки.

В итоге возвращаются домой без припасов. В главе о прегенитальности много говорилось о клиническом впечатлении, согласно которому существует внутренняя связь между склонностью держаться за собственность или раздавать ее даром и возможностью ребенка распоряжаться экскрементами как собственностью своего тела.

Кажется, ребенку племени сиу предоставлена возможность самостоятельно достигать постепенного соответствия правилам скромности и опрятности. Лавочник и жаловался, что даже пятилетки никак не контролировали свои экскреторные нужды, находясь в магазине с родителями. Учителя же утверждают: как только самый маленький индейский ребенок узнает, чего от него ждут, и, самое главное, увидит, как это делают старшие дети, чрезвычайно редко случается, чтобы он испачкал или обмочил штаны в обычной школе. Жалобы на то, что индейские дети, подобно детям других культур, мочатся в постели в школах-интернатах, — это другой вопрос. Похоже, энурез относится к «нормальным» симптомам живущего в общежитии и тоскующего по дому ребенка. Следовательно, можно сказать, что эти дети, которым известны какие-то формы контроля, в состоянии приспособиться к двум нормам без компульсивных тенденций к ретенции или элиминации. Кишечник начинает регулироваться вследствие примера, подаваемого другими детьми, а не в результате мер, отражающих превратности взаимоотношений родителей и ребенка. Маленького ребенка, как только он овладевает ходьбой, старшие дети за руку отводят к месту, предназначенному для испражнений. Вероятно, именно в таком контексте маленький ребенок впервые учится подражать и избегать «позора», который столь характерен для первобытной морали. Ибо эти на вид «безнравственные дикари» зачастую обеспокоены слухами о том, что они не сделали чего-то надлежащего или сделали это ненадлежащим образом. Ребенок сиу несомненно начинает сознавать, как разносится такой слух, раньше, чем способен полностью разобраться в его содержании. Постепенно, но неумолимо этот слух его захватывает, подстрекает автономную гордость, побуждает его стремиться быть тем, на кого смотрят с одобрением, заставляет смертельно бояться разоблачения и изоляции, предотвращает его внутренний бунт. И вот уже ребенок сам участвует в распространении слухов о других.

Мы вправе сказать, что отношение индейцев сиу к анальному воспитанию в детстве не противоречит их отношению к собственности. В обоих аттитюдах акцент ставится на свободном избавлении, а не на строгом удерживании, и в обеих сферах окончательное регулирование отсрочивается до стадии развития эго, когда ребенок способен принять самостоятельное решение, которое придает ему непосредственный реальный статус в сообществе сверстников.

Г. «Делание» и делание

Перейти на страницу:

Похожие книги

Признания плоти
Признания плоти

«Признания плоти» – последняя работа выдающегося французского философа и историка Мишеля Фуко (1926–1984), завершенная им вчерне незадолго до смерти и опубликованная на языке оригинала только в 2018 году. Она продолжает задуманный и начатый Фуко в середине 1970-х годов проект под общим названием «История сексуальности», круг тем которого выходит далеко за рамки половых отношений между людьми и их осмысления в античной и христианской культуре Запада. В «Признаниях плоти» речь идет о разработке вопросов плоти в трудах восточных и западных Отцов Церкви II–V веков, о формировании в тот же период монашеских и аскетических практик, связанных с телом, плотью и полом, о христианской регламентации супружеских отношений и, шире, об эволюции христианской концепции брака. За всеми этими темами вырисовывается главная философская ставка«Истории сексуальности» и вообще поздней мысли Фуко – исследование формирования субъективности как представления человека о себе и его отношения к себе.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Мишель Фуко

Обществознание, социология
Постправда: Знание как борьба за власть
Постправда: Знание как борьба за власть

Хотя термин «постправда» был придуман критиками, на которых произвели впечатление брекзит и президентская кампания в США, постправда, или постистина, укоренена в самой истории западной социальной и политической теории. Стив Фуллер возвращается к Платону, рассматривает ряд проблем теологии и философии, уделяет особое внимание макиавеллистской традиции классической социологии. Ключевой фигурой выступает Вильфредо Парето, предложивший оригинальную концепцию постистины в рамках своей теории циркуляции двух типов элит – львов и лис, согласно которой львы и лисы конкурируют за власть и обвиняют друг друга в нелегитимности, ссылаясь на ложность высказываний оппонента – либо о том, что они {львы) сделали, либо о том, что они {лисы) сделают. Определяющая черта постистины – строгое различие между видимостью и реальностью, которое никогда в полной мере не устраняется, а потому самая сильная видимость выдает себя за реальность. Вопрос в том, как добиться большего выигрыша – путем быстрых изменений видимости (позиция лис) или же за счет ее стабилизации (позиция львов). Автор с разных сторон рассматривает, что все это означает для политики и науки.Книга адресована специалистам в области политологии, социологии и современной философии.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Стив Фуллер

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука