Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

Летом они едут на юг. Папе дали путевку в санаторий в Ялте, мама купила курсовку. Они оставят Аню у бабушки с дедушкой, а сами поедут в Крым. Ехать в поезде очень интересно. Пассажиры пьют чай и едят жареную курицу, крутые яйца, котлеты, пирожки с мясом и с капустой, угощают друг друга. Мужчины в полосатых пижамах играют в карты и в шахматы, спорят, кто лучше – Лемешев или Козловский. А главное, из-за того, что ее укачивает до рвоты, Аня почти все время лежит на верхней полке по ходу поезда, глядя в окно и дыша ветром, а иногда дымом, смешанным с сажей. За окном проносятся деревья с мелькающим за ними солнцем, поля, а когда мимо начинают бежать дома – поезд, тяжело дыша, замедляет ход и останавливается. На станциях продают горячую картошку, соленые огурцы, пончики. Папа покупает пиво и дает Ане попробовать. Фу, горечь какая! А она-то думала, это вроде лимонада для взрослых. Оказывается, не все, что для взрослых, лучше и вкусней. Зачем же они это выбирают? Ведь их никто не заставляет есть и пить невкусное!

Бабушка и дедушка живут на Украине в своем доме. Тепло, весело, можно целый день играть на улице с соседскими детьми. Потом они едут отдыхать «дикарями» в село на Азовском море. Аня пишет маме с папой письмо на клочке бумаги: «Мама и папа я научилась плавать и нырять. Купи мне куклу. Целую Аня».

Хоть она и умеет читать, буква «я» до сих пор еще смотрит иногда не в ту сторону.

Осенью Аня пойдет в школу. Она должна хорошо учиться, как мама и папа. Кроме рисования и поведения, говорит папа, потому что тут у Ани плохая наследственность, и за это он ее ругать не будет. Самого папу даже из школы исключали, потому что он много спорил с учителями, хотя учился всегда, как он говорит, блестяще. Вот только рисовал плохо.

12

И вот наконец первое сентября. У Ани форма с отложным воротничком, белый фартук и две косички с белыми бантами, такие толстые и короткие, что легко расплетаются, когда ребята играют на переменах. Занятия в школе идут в три смены, Аня учится во вторую, с одиннадцати часов. В классе сорок два человека. Их учительница Нина Алексеевна – заслуженный учитель РСФСР. Аня сразу ее полюбила, и школу тоже. Теперь она старается приходить после уроков с другими девочками играть в классики около школы или просто, сидя на корточках, рисовать и писать мелом на асфальте. Вот она видит идущую от школы по направлению к ним Нину Алексеевну, поднимается и с криком «наша Нина Алексеевна!» бежит навстречу учительнице, освещенной садящимся солнцем, с размаху обнимает ее и прижимается щекой к ее животу, большому и теплому, как у Евдокии Федоровны, только повыше. Учительница не отталкивает ее, но и не обнимает, как воспитательница, и Аня понимает, что школа – не садик, таких отношений, как раньше, здесь быть не может, даже если любишь свою учительницу. А может быть, Нина Алексеевна просто ее не любит?

После общего родительского собрания папа сказал, что он в школу больше ни ногой: там выступала какая-то учительница, которая говорила семья вместо семья, яблок вместо яблоко , ребенка вспороли. Папа вне себя. Аня плачет – как же так, у других детей родители будут ходить, а у нее нет? Но мама обещает, что будет ходить на собрания, даже если папа не будет. Так ли это важно, думает Аня – вспороли, выпороли, ведь та учительница хотела сказать что-то важное? А если ее мама и папа не научили правильно говорить, как Иньку и некоторых других детей, которые бегают у них во дворе? Но ведь потом она училась в педучилище или в пединституте… Как же она получила диплом, не научившись правильно говорить?

13