Детство Ивана Грозного

МАРТА ФОМИНА ДЕТСТВО ИВАНА ГРОЗНОГО Повесть

Посвящаю Борису Александровичу Иванову

Самый счастливый день

Утро, как всегда, началось с ласковых рук. Сегодня это были руки мамки Аграфены. Даже не открывая глаз, Ваня узнавал их. Мать любила лохматить волосы, и быстрые пальцы ее щекотали кожу, а мамка осторожно оглаживала щеки и подбородок теплыми бархатными ладонями.

— Вставай, княжич, вставай! Уж матушка-государыня будила-будила, да так и не добудилась. Смотри, на дворе уже Гнедка вывели погулять, а ты все дремлешь.

Одного упоминания о любимом коне было достаточно, чтоб дрема ушла. Ваня вскочил и, наступая на подол ночной рубашки, бросился к окну, да мамка перехватила.

— Ишь, каков пострел! Годится ли будущему великому князю[1], наследнику всея Руси, в исподнем народу показываться? Давай-ка сначала оденемся, причешемся, помолимся, теплого молочка попьем, а уж тогда с Божьей помощью…

Мамка приговаривала, а ее ловкие руки делали привычное дело. Скоро лицо загорелось от родниковой воды, которой Аграфена омыла Ваню из серебряного рукомойника. Еще несколько минут — и он уже стоял перед киотом в синем кафтанчике, обшитом золотым галуном, в голубых шелковых шароварах и желтых сафьяновых сапожках.

— Давай помолимся, княжич, за здоровье батюшки-государя и матушки-государыни, за Русь нашу. Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое…

Аграфена осенила себя широким крестом, земно поклонилась. Ваня повторял вслед за ней позы, жесты и слова, а закончив молитву, прибавил еще от себя, но так, чтобы мамка не слышала:

— И дозволь мне, Боженька, покататься на Гнедке.

В дверях показалось красивое, светящееся радостью лицо князя Ивана Федоровича Овчины-Телепнева-Оболенского, которого за доброту и искренность великий князь Василий Иванович и великая княгиня Елена Васильевна часто за глаза называли просто Овчиной, а Ваня — дядей Овчинкой. Именно он вчера покатал его на Гнедке.

Обычно без доклада в спальню княжича никто не заглядывал, но любимому слуге, родному брату Аграфены Челядниной, сделали исключение. Недавно отец Вани, великий князь Василий пожаловал Овчине боярский сан[2], а также титул конюшего[3], обязанности которого многие годы исполнял его покойный отец. Пожаловал за несомненные заслуги в военных походах, как командующему передового полка.

Сейчас появление дяди Овчинки в покоях наследника было прямым ответом на тайную просьбу Вани, и он, удивив мамку, счастливо крикнул:

— Да будет воля Твоя! Дядя Овчинка, покатай меня на Гнедке!

— Покатаю, княжич, всему свое время. А сейчас мне велено передать, что матушка-государыня уже в столовой палате!

Узкими тесными переходами повела Аграфена своего питомца на женскую половину. В горнице на длинном столе, устланном узорчатой скатертью, были расставлены золотые и серебряные блюда с разными печениями, вазы с вареньями, а над большим чаном с горячем сбитнем[4] клубился пар.

При виде сына великая княгиня Елена отставила свою чашку и, откинув рукава легкого кружевного летника, поцеловала его в лоб, усадила рядом с собою на обитую бархатом скамью и налила в чашу душистого напитка.

— Ешь, сынок мой ненаглядный!

Но Ваня выскочил из-за стола и подбежал к окну, чтобы удостовериться, ждет ли его любимая лошадь. Разноцветные слюдяные кружочки, вставленные в оловянные кольца оконного переплета, превращали двор в огромный цветник. Сейчас по цветнику бегали люди и собаки, но лошади не было, и княжич заплакал от огорчения: кто посмел увести Гнедка, если ему пообещал его сам Боженька?

Мамка сразу поняла, в чем дело, и утешила:

— Дядя Овчинка увел его завтракать, и тебе пора! А пока ты поешь, я доскажу тебе вчерашнюю сказку. Помнишь, про Кощея Бессмертного?

Сказки Ваня любил, особенно те, в которых совершал подвиги его тезка царевич Иван, и слушал их, стараясь не пропускать ни слова, чтобы самому стать таким же, когда подрастет.

— … И увидел царевич Иван, — протяжно, растягивая слова, говорила Аграфена, — на вершине дерева, на железных цепях висит кованый сундук. А в нем в яйце спрятана Кощеева смерть. Царевич натянул тетиву, и стрела разбила цепь. Упал сундук на землю и разбился, а из сундука выпало…

Что выпало из сундука, Ване так и не удалось узнать, потому что дверь в горницу распахнулась. Вошел ванин отец, и будто ветром смело со скамей у стен ближних боярынь и служанок, в окружении которых завтракали царственные мать с сыном. Все женщины вскочили, склонились в земном поклоне и тут же, почтительно обходя государя, скрылись за дверью. В столовой остались только великая княгиня с Ваней да Аграфена.