Детство Лермонтова

После того как Мишу осмотрели самые знаменитые медики в Москве и назначили ему ряд лекарств и лечебных процедур, Арсеньева заторопилась домой, но Миша стал просить ее остаться в Москве, чтобы учиться вместе с мальчиками Мещериновыми. Он в карикатурном виде изобразил своих тарханских учителей — Полузакова и грека, который дубил собачьи шкуры. Бабушка призадумалась: а что, в самом деле, может быть, Мишенька и прав!

Она сказала, что нельзя ничего делать с бухты-барахты, что надо все обсудить и посоветоваться с Афанасием Алексеевичем; возможно, что она исполнит просьбу внука, если он будет лечиться и станет здоровым мальчиком.

Глава II Тарханы

Как хорошо вернуться домой, побежать по любимой аллее парка вниз, к пруду, над которым ветлы величаво шелестят своими длинными листьями; забежать в беседку, заросшую к осени ползучей зеленью до вершины; мимоходом покататься на качелях; взбежать на холм, где за лето траншеи зарастали травой, потому что дворовых мальчиков не пускали играть одних в барскую усадьбу; войти в свою чудесную комнату и полюбоваться из окон кронами желтеющих осенних деревьев; перебрать папку с прошлогодними рисунками; расставить в шкафу новые книги, купленные в Москве, готовясь к новому учебному году!

Необычным для Тархан было отсутствие Христины Осиповны; к ней слишком привыкли и долго в самых неожиданных местах находили клубки с недовязанными ею чулками. Даже мосье Капе огорчался, что приходится обходиться без ее помощи. Где найти учителя, так хорошо знающего немецкий язык?

Покупка Опалихи оказалась хлопотливым делом. Арсеньева с азартом объясняла Шан-Гиреям, какие надо выполнять формальности, чтобы вступить во владение имением. Поэтому Акима оставили в Тарханах учиться вместе с другими мальчиками.

Теперь Миша часто видел, как за круглым садом, где начиналась роща, которая тянулась около версты по направлению к деревне Опалихе и стала теперь собственностью Марьи Акимовны, появлялась знакомая бричка, которая везла в Тарханы кого-нибудь из Шан-Гиреев, а чаще всего тетушку с детьми. Впрочем, и сам Миша любил ездить к молодой тете в имение и гулять там с Акимом в Дубовой роще.

Пока еще не начались занятия, Миша сидел в парке с книгой целые дни. Стихи Пушкина и Жуковского он знал наизусть, поэма Рылеева «Войнаровский» нравилась больше, чем «Думы», но сюжеты исторических стихотворений заинтересовали Мишу настолько, что бабушка купила «Историю» Карамзина; он погрузился в чтение огромных томов, и бабушка удивлялась терпению, с которым он перечитывал отдельные страницы.

Вскоре после приезда бабушка повезла Мишеньку на могилу Марии Михайловны. Эта поездка опять расстроила обоих.

Бывая в семейной часовне, мальчик видел перед собой только один этот памятник, а на другой, который возвышался над могилой деда, он смотрел равнодушно — ведь он не знал Михаила Васильевича.

Из часовни бабушка с внуком заехали навестить мамушку Лукерью. Мальчик взял с собой много гостинцев: ситцу, сахару, чаю, одежду свою и белье, из которых вырос.

— Это я отдам кормилицыным детям, — говорил Миша, — это тоже кормилицыным.

— Что ж, лучше подать, чем принять, — говорила Арсеньева и, когда находила какую-нибудь вещь, которую хотела отдать детям Лукерьи, спрашивала: — Это тоже кормилицыным?

И так понемногу укреплялось за семьей Шубениных прозвище «кормилицыны»; впоследствии это прозвище стали писать во всех документах как фамилию.

После посещения Лукерьи и бабушка и внук развеселились — так ласково и радушно приняла их няня; не знала, где посадить, угощала солеными грибами и квасом своего изделия, подарила Мишеньке вышитый ею поясок к рубашечке, а бабушке не успела еще довязать теплые носки — во втором носке пятку уже связала, а «лапу», иначе говоря, ступню, еще не докончила.

Дети Лукерьи, ласковые и смирные, приветствовали Мишу восклицаниями:

— Братец наш приехал молочный! Братец!

Миша обнимался с ними, играл в чурочки и обещал еще приходить.

После такого приятного визита Арсеньева хотела ехать из деревни прямо домой, но Миша упросил бабушку заехать к Илье Сергееву, которого очень любил. Нехотя бабушка согласилась.

Они вошли в избу, где стоял резкий запах скипидара и винных паров. Изба была необычного вида — вся до потолка заставлена вывесками, и под каждой — подпись:

«Палекмантер Елисей; стрижка-бритье волосей».

Миша пошел сразу же разглядывать вывески и так хохотал, глядя на эти картины, что не сразу обратил внимание на то, что между Арсеньевой и Ильей Сергеевым шел серьезный разговор.

Пока Миша занимался вывесками, Арсеньева заметила, что на одной из стен висит картина: Матреша в крестьянском костюме сидела за прялкой, оторвавшись от работы, и глядела перед собою. Мелкие зубы в улыбке и задорные глаза были точно живые. Арсеньева, впившись в картину удивленными глазами, быстро спросила:

— Смотрите, пожалуйста, как ее нарисовал? Мадонну какую-то изобразил!