Детство Лермонтова

С Елизаветой Петровной он жил очень счастливо; она заставила его выйти в отставку и бросить пьянство и кутежи. Она любила искусство, и Петр Афанасьевич поддался влиянию молодой жены: они стали петь дуэты, писать стихи и увлеклись собиранием картин.

Квартира Мещериновых была вся завешана полотнами, как картинная галерея. Они жили то в Москве, то в имении, растили детей, веселились и печалились, но самой большой радостью их жизни было находиться вместе — тогда на лицах у обоих появлялось спокойное, довольное выражение, и если они даже молчали, то все равно понимали друг друга. Между тем подрастали их дети — три сына: Володя, Афанасий и Петр. Старший, Владимир, был ровесником юного Лермантова, двое других — помоложе. Елизавета Петровна жаловалась, что в деревне трудно дать детям хорошее образование, мальчики растут буянами. Поэтому ради детей решено было окончательно переехать в Москву и приняться за изучение наук — учителей здесь сколько угодно.

Вопрос о воспитании Мишеньки заботил Арсеньеву, и она рассказала о своеобразной академии, которую сама устроила в Тарханах. Все учителя были в восторге от Мишиных способностей. Кроме того, подтвердилось, что мальчик несомненно одарен талантом к живописи и ваянию. Арсеньева показала привезенный из Тархан ящик, где хранились вылепленные Мишей фигуры из красного воска.

Особое внимание ценителей привлекли фигура охотника с собакой и сцены разных сражений — все нашли, что маленький скульптор хорошо передает движение человеческого тела.

В отдельной коробке лежали марионетки, тоже вылепленные Мишей. Лица кукол резко отличались друг от друга. Все дети очень заинтересовались восковыми актерами и попросили привести их в действие.

Самолюбивый мальчик охотно согласился — ему было лестно, что его «воски» понравились.

Вечером в гостиной в семейном кругу Миша дал представление с помощью мосье Капе. Фантасмагория, волшебная, суровая и увлекательная, развернулась перед зрителями, и поэт-сатирик Беркен[28] играл в ней главную роль.

Зрители с интересом следили за ходом действия, долго аплодировали и очень удивились, что больше часа смотрели без скуки и утомления импровизацию мальчика.

Мишель вышел кланяться, приземистый, с большой головой, с белесой прядью на черных как смоль волосах, с лицом, раскрасневшимся от волнения; его темные глаза лучились и сияли, а улыбка неостывшего возбуждения располагала всех к нему. Он был горд своим успехом в доме почти незнакомом.

Когда Арсеньева с гордостью сообщила, что пьесу сочинил сам Мишель, взрослые были поражены, а дети Мещериновы признали авторитет своего родственника, которого им велели называть кузеном, хотя он был им племянником.

После этого вечера Миша почувствовал себя у Мещериновых своим. Много времени он проводил перед картинами, удивляясь и восхищаясь ими, разбирая детали, изучая мастерство. Тут были не только семейные портреты, но и разные пейзажи: море с лодками и рыбаками, которые тянули сетями рыбу, мальчики-амуры нацеливали луки, чтобы попасть в красивых женщин; тут были фигуры пастушек, скрытых в розовых кустах, даже одно полотно Рембрандта!

По вечерам хозяйка садилась за фортепьяно и прекрасно исполняла классические пьесы Бетховена, Баха. Эта музыка была еще не известна Мише, но она волновала своей могучей силой и недосягаемостью и чистотой. Он был поражен красотой сонат Моцарта.

В доме Мещериновых Миша наслаждался, рассматривая хорошие картины и слушая отличную музыку.

Пока взрослые вели беседы на различные темы в гостиной, мальчики играли в детской. Они пробовали разные забавы; им разрешено было бегать по всему дому. Миша научил их играть в разбойников; его выбрали атаманом и вручили ему символ власти — нагайку. Он вскоре стал руководителем детских затей, распоряжался самовластно и не терпел возражений. Атаман заставлял своих разбойников пускаться в самые отчаянные приключения, и это приводило их в восторг.

Однажды решили играть в разбойников. Но Володя Мещеринов, взглянув на Мишу, не захотел начать игру.

— Постоянный атаман — только ты. А сегодня я хочу быть атаманом.

Миша, который легко возбуждался, вспыхнул и в гневе поднял нагайку, но, опомнившись, сломал ее о колено и швырнул в угол. Глаза его метали молнии, лицо исказилось. Он стремительно убежал к бабушке, которая сидела в гостиной с Мещериновыми и их другом генералом Меликовым.

Увидев разгневанного Мишеля и заметив недетское выражение его лица, генерал, по природе своей человек наблюдательный, сказал:

— В Петербурге гремит модный художник Брюллов, он рисует не портреты, а взгляды. Он так и говорит: «В этом портрете надо вставить огонь глаз». Вот к нему и надо повезти Мишеля.

Все рассмеялись, а Миша закусил губу. Бабушка обняла разгневанного внука и кое-как сумела успокоить его.