Детство Маврика

- Все большие чижики улетели в теплые края, - рыдающим голосом тети Кати рассказывал Маврик. - И остался маленький чижик один. Один-одинешенек. Ни папы, ни мамы, ни дедушки с бабушкой - никого... Они все улетели... Все до одного, а дорогу в теплые края он не знал... А кошка караулила его... Она скалила зубы и кричала: "Я тебя мяу-мяу до последнего перышка..." И вот она стала точить когти, потом зубы...

Маврику и самому до слез было жаль чижика, которому он придумал сначала легкомысленное опьянение, а затем "неминучую смерть", но ему очень хотелось спасти чижика. И всем хотелось спасти эту маленькую птичку, которая жила теперь не выдуманно, а правдиво и для самого Маврика.

- И когда чижик насквозь прозяб до последней косточки, - рассказывал Маврик, еще не зная, что его спасет, и тянул время, - и когда кошка пробиралась к нему по веткам, вдруг...

За "вдруг" что-то должно следовать. А что? Не фея же? Не чижиная же тетя Катя прилетит за ним... А почему бы и не прилететь чижиной тетке? Почему?

- И вдруг, - продолжает Маврик, - он слышит знакомый чижиный голос, и этот чижиный голос на чижином языке говорит ему: "Чижик, мой милый чижик". Чижик сразу же узнал свою тетку, бросился к ней под крыло и тут же согрелся...

- А кошка? - спрашивают ребята.

- А кошка струсила, - отвечает Маврик.

- Чижихи? - сомневается Коля Сперанский.

Митька Байкалов показывает Сперанскому кулак и подтверждает:

- Да знаешь ли ты, какие бывают старые чижихи... Львам глаза выклевывают, а не то что кошкам. Рассказывай, Маврикий, дальше.

А дальше совсем нетрудно рассказывать. Когда чижик отогрелся под крылом своей тетки, сразу захотел в теплые края. И они полетели над лесами, над лугами, над реками и всю дорогу разговаривали на чижином языке, как тепло в теплых краях и как им будет там хорошо.

Рассказ о чижонке заканчивался. Ребятам хотелось знать, что будет потом. И Маврику хотелось тоже знать. Но что будет потом - можно придумать дома.

Моросит дождь. Ребята расходятся по домам. Кто-то досказывает, как хорошо будет маленькому чижику в теплом краю, и кто-то сожалеет, что нельзя сделаться хотя бы на денек или на два чижом...

На улице - глубокая осень. Вспоминается недавняя диктовка. В ушах немазаной телегой скрипит голос Манефы: "Осень!.. Знак восклицания. Осыпается весь наш бедный сад..."

Маврик идет мимо школы, где учится Иль. Дождавшись его, он идет вместе с ним, обнявшись.

Выросший в иной среде Ильюша Киршбаум - воспитанный в реальной и нередко суровой обстановке - никак не был склонен искать в тех же мышах заколдованных фей или умиляться рассказом о чижике. Наоборот, ему чуждо было всякое волшебство, и он не признавал ни духов, ни привидений. Не очень охотно Ильюша слушал сказки. А недавно с ним что-то произошло. Он тоже стал придумывать невероятное.

- Ты знаешь, Мавр, - с таинственной убежденностью начал Иль, - если поймать большую шипучую змею и посадить в стеклянную банку, а потом глядеть ей в глаза всем классом и заклинать ее часа три, то можно змее внушить что захочешь...

- А что? - спросил удивленный Маврик.

- Например, змее можно внушить, чтобы она вместе со своими шипучими змеенышами поселилась у Манефы под кроватью. И она поселится. А Манефа выселится.

Воображение живо рисует Маврику, как змея и ее змееныши шипят ночью под кроватью. И как это страшно. И как вскакивает и бегает по кровати обезумевшая Манефа. Как она потом прыгает на стол, потом вскарабкивается на шкаф и сидит там до утра. Это очень смешно. И Маврик громко хохочет. Хохочет, но не верит в такую возможность. Не верит потому, что это уже не прежний Маврик. В нем поселился критический Ильюша, требующий проверки, доказательств и не позволяющий одурачить себя.

Мальчики, не замечая, обогащали друг друга лучшими своими чертами. Разные - они становились чем-то похожими. Таков закон взаимовлияния закон дружбы. Хороший это закон.

IV

Из Перми пришла телеграмма, и Екатерина Матвеевна сказала:

- Завтра, Мавруша, они приедут.

Маврик радовался предстоящей встрече с матерью. Радовался и опасался:

- А где я теперь, тетя Катя, буду жить?

Этот вопрос давно беспокоил Маврика, и было видно, что мальчик спросил не просто так и не между прочим. Он знал, что для папы и мамы прибран нижний этаж. Там теперь очень чисто. Стены оклеены "веселенькими обоями из не очень дешевых", поставлена мебель. Столы, стулья, шкафы, большая кровать. Кровать Маврика оставалась наверху. Екатерина Матвеевна и сама не знала, где будет жить Маврик, и уклончиво ответила:

- И тут и там...

"Лучше бы тут, а не там", - сказал про себя Маврик и не стал больше спрашивать, понимая, что сын должен жить с матерью, но все же на всякий случай заметил:

- Лучше бы не стеснять маму... Она же будет болеть после маленького.