- Что за вопрос? Какой тут может быть разговор, - заявила старшая дочь тети Лары гимназистка Алевтина. - Разве мы можем остаться непроштемпелеванными?
Она, как самая взрослая, а следовательно, и самая умная, попросила Маврика в честь тети Кати поставить ей круглую печать на коленную чашечку, что было и сделано.
- Там-то уж, под чулком, не сотрется и не смоется, - радовался Иля, поддержанный Санчиком.
Правда, тот и другой не знали, как отнесется к этим штемпелям своих дочерей тетя Лара и как им придется смывать эти штемпеля горькими слезами… А пока все хорошо. Аля затевает очень интересную игру. В этой игре Маврик превращается в «некрута». Его почему-то опоясывают полотенцем. Нахлобучивают треух. Лихо. Набекрень. Аля запевает:
И все девочки подхватывают:
И все начинают плакать и причитать:
- Сыночек ты наш ненаглядный…
- Да куда же тебя угоняют…
- Да как же мы тут без тебя…
Игра разгорается. Громко, с модуляциями рыданий в голосе старшие девочки Клаша и Аля поют:
И плачет, входя в роль, младшая девочка дяди Леши. Плачет настоящими слезами и называет Маврика другим, всем знакомым и близким именем:
- Павлик, мой Павлик, Павлушечка, как же я, как буду жить одна без тебя…
- Успокойся, Женечка Денисова, успокойся, - подыгрывает Аля. - Мало ли женихов в Мильвенском заводе…
- Нет, нет, нет… - кричит Надя, оказавшаяся Женей, Санчиковой сестрой. - Никогда и ни за кого я не пойду замуж. - Она вся в слезах просит: - Обними ты меня, Павлушенька, в этот последний нынешний денечек.
И Павлик-Маврик обнимает Надю. У него блестят глаза. Он сдерживается, чтобы не заплакать. А Санчик не может сдержаться. Слишком близка игра. Она повторяет то, что происходило дома так недавно. Надя, изображающая Женю, виснет на шее Маврика. Голосит. Визжит.
- Поиграйте во что-нибудь другое, - просит бабушка Екатерина Семеновна.
Как бы не так… Ее голоса никто не слышит. Потому что уже «коляска к дому подкатила, колеса о землю стучат», и староста стучит в окошко. «Готовьте сына своего», - говорит строкой песни повелительный голос Али. А хор ей отвечает новыми строками:
И «замертво» лежат на ковре Таня, Клаша, Маруся и обе Нади. И Санчик, притворяясь рыдающим, рыдает на самом деле, валяясь на ковре.
- Фельдшера! Фельдшера! - кричит Ильюша и, повязавшись салфеткой, становится доктором Комаровым. - Я доктор Комаров! Скажите «а». А-а! требует он и начинает приводить в чувство «замертво лежащую семью…».
- Теперь «Уж я золото хороню, хороню…», - предлагает бабушка новую игру, видя, что «Последний нынешний денечек» завел слишком далеко детей, живущих единой жизнью со взрослыми даже в своих играх.
Потом «хоронили золото», «сеяли ленок», играли в «Бояре молодые, да мы к вам пришли». Наступил вечер. Стали подходить взрослые гости. Детям остается съесть именинные пироги, выпить сладкие чаи с вареньем, печеньем, с конфетами, а затем расходиться по домам.
Взрослые долго еще будут праздновать екатеринин день, обмениваться новостями, рассказывать о новой часовне, вспоминать о старых обидах и наконец тоже разойдутся.
А завтра…
«А завтра рано, чуть светочек» новобранцы с тяжелыми головами побредут жиденькими цепочками по двадцать человек за санями с котомками через родные покосы, деревенские поля узкой дорожкой на далекую станцию, где им скомандуют:
- В две шеренги становись!
И начнется действительная служба, которая продолжится войной с Германией, названной впоследствии первой империалистической. Для многих, сложивших свои головы на этой войне, слова: «Последний нынешний денечек гуляю с вами я, друзья» - будут не только лишь песенными строками.
Завтра же утром начнется военная биография одного из полководцев Красной Армии - Павла Гавриловича Кулемина. Но до этого должно пройти много лет и еще больше произойти событий.
А пока плачут гармоники на мильвенских улицах, плачет на душных полатях в маленькой избушке бедная Санчикова сестра - Женечка Денисова, разлученная со своим Павликом.
V
Штемпельная мастерская «Киршбаум и К°» процветала. Заказов оказалось куда больше, чем предполагал, чем хотел Григорий Савельевич и чем нужно было для его главной работы.
Григорий Киршбаум, имевший дело с подпольной печатью, убедился, что неизбежная громоздкость типографий и при малых размерах оборудования приводит нередко к провалу.