Детство на окраине

Долго шли бульварами. Солнце сверкало в прудах около Самотеки. На улице было много народу, шли и на «вербу» и с «вербы». Кто шел с «вербы» — сразу узнаешь: на груди пришпилена бабочка, или цветок, или какая-нибудь плюшевая обезьянка…

Толпу на Трубной площади слышно было издали. Она шумела, галдела, слышались отдельные выкрики, свистели свистульки, пищали резиновые чертики, играли гармошки…

Толпа заливала всю площадь до самых стен монастыря на Рождественке, который поднимался над улицами своими живописными башенками. Над толпой плавали разноцветные шары, радостно и празднично светившиеся на солнце.

Соня покрепче схватилась за мамину руку, и они все четверо, сами не заметили, как очутились в толпе.

Тут уж Соня не знала, куда глядеть. На каждом шагу встречались торговцы с маленькими лоточками, а на лоточках все так и пестрело от разных диковинных вещичек. И бархатные бабочки сидели там, и синие с серебром стрекозы, и букетики цветов, и всякие зверушки с орех величиной…

— Морские чертики! Чертиков кому! — кричал один торговец. — Живые, сам ловил в море!

Соня смотрела во все глаза на чертика. Да он и в самом деле был живой! Он прыгал в стеклянной трубочке то вверх, то вниз, маленький, черненький, с красным язычком… Вот таких, наверное, выгонял из комнаты Осип Петрович.

— Вот купи себе чертика! — прокричала, наклонившись к Соне, Раида.

Но Соня затрясла головой:

— Ой, не надо! Разведутся еще…

Мама и Раида рассмеялись. А рядом уже кричал другой торговец:

— Райские птицы кому! Прямо из рая!

У него на бархатной подушке сидели пестрые птички — синие, красные, зеленые…

— Ой, мама, купи!

— Почем? — спросила мама.

— Двадцать копеек!

— С ума сошел!..

Толпа понесла их дальше. Кузьмича уже не было, его оттерли куда-то в сторону. Мама сначала видела его черную кепку, а потом и ее потеряла. Над ухом пронзительно пищало что-то.

— Тещин язык! Кому тещин язык!

Торговец поднес ко рту какую-то пеструю игрушку, подул в нее. И вдруг эта игрушка с писком и свистом развернулась, вытянулась — будто и в самом деле длинный-предлинный язык. Кругом засмеялись, закричали:

— Ох-хо-хо! Вот уж правда, что тещин язык!

— Вот купи своей теще, подари!

— Пожалуй, из дома выгонит с таким подарком!

— Мама, купи!

«Тещин язык» мама купила — уж очень он неожиданно и забавно развертывался, вытягивался и пищал.

Вот толпа раздалась, стала в кружок. Что там такое?

А в кругу, на булыжной мостовой, среди жидкой, смешанной с солнцем грязью, стоял маленький столик и на столике широкая белая миска с водой. Над этой миской колдовал китаец в синей одежде, в круглой шапочке, из-под которой спускалась по спине длинная черная жесткая коса. Он тряс в пригоршне какие-то темные горошинки, показывал их всем, кто хотел смотреть. Соня пробралась вперед, она изо всех сил толкалась локтями, ей во что бы то ни стало хотелось видеть, что будет дальше.

Она близко увидела эти серые бесцветные горошинки в желтой руке китайца. И вот он произнес несколько непонятных слов, как-то странно повел руками над миской и бросил шарики в воду.

И тут стало твориться непонятное. Каждый шарик начал во что-то превращаться. Одни расправлялись, развертывали зеленые листья, стебельки, на стебельках появлялись бутоны, которые тут же расцветали розовыми и желтыми розами… Другие превращались в маленьких, сверкающих драконов с изумрудными хвостами… Из третьих получались пестрые вазочки… Четвертые раскрывались яркими китайскими веерами… И каждая горошина раскрывала что-то свое и, сверкая красками, всплывала перед глазами изумленной публики.

Соня не могла оторвать глаз от такого чуда, она просто забыла дышать. Но китаец накрыл миску полотенцем и снова затряс горошинами в ладони.

— Ходя, давай-ка мне!

— Мне десяточек, Ходя!..

К нему протянулось несколько рук с медяками.

— Ой, мама, купи!

Мама купила несколько штук и положила Соне в карман.

— Денег с тобой тут бог знает сколько потратишь!

А толпа уже тащила их дальше, толкая со всех сторон. Соня начинала уставать, дудки и всякие пищалки оглушали ее, ноги скользили по грязи… Раиду они тоже потеряли, и Соня со страхом все крепче цеплялась за мамину руку. Ей казалось, что теперь уж ни за что не выбраться им из толпы. Ей видны были только бока и спины людей, пиджаки, руки, карманы — и далекое голубое небо над головой. Все эти бока и спины терлись друг о друга и зажимали Соню. Она изо всех сил толкалась локтями, чтобы отвоевать себе хоть маленькое пространство. Она злилась и чуть не плакала. Но маме не сознавалась, что и сама она устала и локти у нее устали и что ей хочется домой.

Ей казалось, что теперь уж ни за что не выбраться им из толпы.

А мама уже и сама стремилась домой. Коровы ждут, убираться пора!

Но вот наконец и просвет появился в толпе. Стал виден бульвар и улица Самотека.