Детство Понтия Пилата. Трудный вторник

«Ничего не чувствует», – объявил он.

«Что я теперь не почувствовал?» – спросил я. А Рыбак мне:

«Те камни, которые ты так обхаживаешь, – никакие они не существа, а самые обычные булыжники. Сколько угодно бей их ногами – им хоть бы что!»

И с раздражением пнул сапогом камень, который я уже приготовился обойти.

(4) Мы остановились в небольшой бухте, со всех сторон окруженной деревьями.

«Пришли, – объявил мой суровый спутник. – Сейчас дождемся благоприятного знака и начнем очищать тебя».

Я огляделся по сторонам и не увидел не то что храма – никаких признаков священного участка не обнаружил: ни оградки, ни деревянного идола, ни даже простого камня, которым иногда поклоняются гельветы за неимением статуй и идолов.

«Ничего не чувствует», – грустно вздохнул Рыбак.

Он подошел в разлапистой елке, поклонился, осторожно приподнял самую широкую и самую низкую из ее ветвей. И под этой приподнятой ветвью я увидел каменную голову, вернее, почти круглый камень высотой не более локтя, на котором с трудом можно было различить три довольно уродливых лица: кривые рты, искривленные носы; один глаз с черным, косо глядящим зрачком, а другой пустой, словно выбитый или вытекший, и эдак на трех уродливых рожицах, смотрящих в разные стороны; – любой, даже самый неуклюжий ребенок не хуже начертит на песке, если дать ему прутик и велеть изобразить человеческое лицо.

«Это не Леман. Это священное изображение бога Лемана, – шепотом объявил мне Рыбак и, протянув руку в сторону озера, добавил: – А сам Леман – вот он. Ты его не видишь. Ты его не слышишь. Ты его даже не чувствуешь».

Я вопросительно посмотрел на гельвета. И он мне в ответ:

«Что таращишься? Озеро ты видишь. Но озеро – не Леман, хотя все называют его Леманом и Леманским озером. Тебя ведь тоже в деревне называют Немым. Но разве ты немой? Я тебя называю Заикой. Но разве ты заика?»

Рыбак опустил ветку, прикрыв трехликий камень. Потом стал смотреть на небо, в котором слева направо и справа налево пролетали галки или маленькие вороны. (В птицах я никогда не был силен.) Потом подошел к водной кромке, присел и стал прислушиваться. Потом покачал головой и сказал:

«Нет пока знака».

И только он это произнес, в чаще громко завздыхал и застонал лесной голубь. К первой птице скоро присоединилась вторая. За ней – третья.

Я улыбнулся. А Рыбак презрительно на меня посмотрел и укоризненно заметил:

«Нашел на кого обращать внимание! Эти голуби – как ты: только о себе думают. Никого не чувствуют и ничего не слышат».

А я подумал: Но ведь «три», ты сказал, священное число?

«Да хоть трижды три – какая разница! Сказано: голуби не могут быть помощниками!» – сердито возразил Рыбак, словно читая мои мысли.

Я пожал плечами и сделал вид, что обиделся. И тогда Рыбак сказал:

«Ладно. Пока нет знака, объясню. Леманом вауды и лусоны называют своего племенного бога. Но аллоброги, которые живут на другом берегу озера, называют его не Леманом, а Аллоброксом. Неужели не понял?»

Я поспешно кивнул: дескать, понял, понял.

А Рыбак недоверчиво на меня покосился и продолжал:

«Давным-давно Леман вышел из озера на этот берег, встретил здесь девушку, сделал ее своей женой, и от этой встречи произошли первые здешние люди. Но они стали называть себя не по отцу, а по матери. Это понятно?»

Я покорно кивнул. А Рыбак:

«Врешь, Заика. Не может тебе быть понятно. Потому что я не сказал тебе имени богини».

Я решил подать голос и прозаикался в ответ:

«Можно догадаться. Вауды назвали ее Ваудой. Лусоны, наверное, Лусоной. Не так?»

Мой наставник нахмурил брови, затем щелкнул языком и, обдав меня ласковым зеленым взглядом, проворчал:

«Не Лусоной, а Лусаной. А Вауда – правильно. Догадываться умеешь».

Рыбак снова присел на корточки и принялся то вглядываться в воду, то как бы прикладывать ухо к самой его поверхности.

«А что ты принес в подарок Леману?»

Я не знал, что ответить. Ни о каком подарке Рыбак не предупреждал меня. Никаких украшений на мне не было.

«Гельветы приносят Леману что-то старое, сломанное или ненужное. Есть у тебя такое? То, от чего ты хотел бы избавиться?»

Я решил пошутить и сказал:

«От з-заикания х-х-хочу избавиться».

Я думал, Рыбак на меня рассердится. Но он одобрительно кивнул головой и велел мне:

«Положи в рот камень. Отойди в сторону. Позаикайся, как следует. А потом вернись ко мне».

Я выполнил предписания моего наставника. Потом подошел к гельвету.

Он мне велел сесть на корточки и указал в глубь воды. Я увидел довольно глубокую яму, с четырех сторон охваченную бревенчатым срубом, а на дне этого странного колодца множество самых различных предметов: дырявые котлы, обломки керамической посуды, ржавые ножи и кинжалы, цепи, сломанные бронзовые фигурки, две охотничьи или воинские трубы; – в прозрачной и неподвижной воде шахты все предметы были прекрасно видны.

«Бросай в воду свое заикание и начнем очищение!», – скомандовал Рыбак.

Я вынул изо рта камень и бросил его в воду.