Детство (Повесть)

Каромат промолчала, потом вздохнула и грустно сказала:

— Перестань, не поддразнивай! Есть я не хочу. — А после минутной паузы продолжала негромко: —Такова воля неба, судьба моя такая, видно, Мусабай. Много горя-печали у меня на душе, на сердце. Очень много, а вот средства от него нет. Это и называют судьбой…

От ее слов у меня больно заныло сердце. Я ничего не сказал, стрелой метнулся к двери и выбежал на улицу.

Не прошло и недели, как настал день свадьбы. Собрались жители квартала, родственники. На девичник сошлось много девушек. Под аккомпанемент дутара они спели несколько песен, а потом, поспорив по обыкновению: «Выходи ты! Нет, ты выходи!»— начали танцевать.

Наутро был совершен обряд бракосочетания. День прошел в обычной суматохе, в шуме-гомоне. Как и на всякой свадьбе. Дом жениха был близко, через улицу, калитка в калитку. Женщины квартала, родственники — одни со слезами, другие со смехом запели свадебные частушки:

Краса стремительной реки —
Утесы скал, яр-яр!
А брови девушки моей
Краше похвал, яр-яр!

Что ни надень, то и пойдет

К твоим глазам, яр-яр!
На свадьбе надо песни петь —
На то байрам, яр-яр!

Валят к нам валом женихи —

Все стук да стук, яр-яр!
А ровню дочери моей
Найдешь не вдруг, яр-яр!

Эй, песня, свадьбу украшай!

И радость пой, яр-яр!
Девичья свадьба, как цветок,
Как луч весной, яр-яр!

Не плачь же, девушка, не плачь,

Пир этот твой, яр-яр!
И, словно золотой, блестит
Дом этот твой, яр-яр!

И вот, сестренка моя Каромат уже молодая женщина, невестка в чужой семье.

Помнится, прошло два-три дня. Отец, хмурый, то и дело закладывая насвай, сердито заговорил с бабушкой и с матерью:

— Расход большой понесли — и все так, попусту. Опять мне пришлось товару в долг взять. Никак не вылезти из забот бедной моей голове. Правду говорил покойный отец: «Пусть будет горе-печаль, только долгов не было бы!»

На следующий день с рассветом отец уехал. А в доме пустым-пусто, ничего не осталось кроме пригоршни муки на дне мешка.

* * *

Из школы я вернулся вялый, с ощущением противной слабости во всем теле и с нездоровым горячечным румянцем на щеках. Взойдя на террасу, я тут же свалился на подушку.

Ко мне подбежала мать.

— Вай, помереть мне, что с тобой? — Она потрогала мой лоб. — Ох, да он горит весь!

— А ну тебя, с твоими страхами, Шаходат! — заговорила бабушка, спокойно перебиравшая четки. — Озорной он, милая, этот твой сын. По крышам, по дувалам шастает, вот и притомился, наверное. А если жар поднялся, лучшее средство — горячий рисовый суп.

Слова бабушки обидели меня. Я рассердился, крикнул:

— Я же горю весь. От озорства, что ли это, глупая старуха! — и отвернулся от нее.

А мать, бедняга, побежала на кухню варить постный рисовый суп.

Я начал метаться. Бабушка, наконец, пошевелилась, встала. Сунула четки на полку, не торопясь подошла ко мне, сухими морщинистыми руками потрогала лоб.

— И поделом тебе, озорной козел. Минуты покоя не ведаешь, все мечешься, вот и терпи теперь!

Я обозлился, оттолкнул бабушку руками:

— Уходи, уходи, старая! Что я тебе сделал, чем обидел?

Из кухни с чашкой приготовленного наспех супа вернулась мать. Заправила суп кислым молоком, помешала деревянной ложкой.

— Вот, откушай чуточку, сразу поможет.

Поднявшись через силу, я съел две-три ложки супа и снова откинулся на подушку.

Наутро температура у меня поднялась еще выше. У меня перехватило горло, пересохло во рту, потрескались губы. После завтрака бабушка, склонившись над моим изголовьем, внимательно посмотрела на меня и потянулась в нишу за своей старенькой латаной паранджой:

— Шаходат, придется, видно, позвать Урин-буви. Похоже, сглаз у него, у этого дурня.

— Правда, мама, я и сама уже подумала об этом, — обрадовалась мать. — Идите, зовите.

Бабка Урин или Урин-буви известна во всей округе. Жила она неподалеку, в нашем же квартале Гавкуш. Основное ее занятие — повитуха. Толковая, расторопная, решительная и властная, она принимала роды у женщин всех ближайших кварталов. А иногда за ней приходили и из дальних частей города. В трудных случаях она встряхивала роженицу, подхватив под мышки, катала, положив на одеяло, но как бы там ни было, а родить помогала. У нас, например, она принимала всех, начиная от старшего моего братишки Исы, сестры Каромат, меня, до младшей сестренки Шафоат. Вторая профессия старухи — изгонять сглаз. Поэтому она и одного дня не сидела дома. С бабушкой они были закадычные приятельницы, верные подруги «до скончания века» и виделись не реже, чем раз в три-четыре дня.

Очень скоро бабушка вернулась вместе с Урин-буви.