Детство (Повесть)

— Ваш Гаффар, сдохнуть ему, принес откуда-то новость, — говорит тетя Рохат, вскидывая сплошные, наведенные усьмой брови и продолжая заниматься разложенной па коленях вышивкой. — Несколько мужчин пили будто бы в чайхане чай. Один бедняга возьми да и пожалуйся на трудность жизни. А в сторонке, неподалеку от них, сидел какой-то незнакомый человек, с виду простачок будто бы, невзрачный такой, с бельмом на глазу, с коротко подстриженной бородкой. А на самом деле он был шпионом-доносчиком, подслушивал, о чем говорят люди. Вот сидит он, будто ничто его не касается, даже нарочно задремал вроде. А тут вдруг как вскочит. «А ну-ка, идем, говорит. Здорово, говорит, ты нажаловался тут, смуту поднял!»— И тащит того беднягу. Тот рот раскрыл, ничего не понимает, дрожит весь с ног до бороды. Люди вокруг незаметно по одному, по одному начали разбегаться. Тот бедняга умоляет со слезами: «У меня, говорит, детишек много. Я допустил ошибку, простите, господин! Я парикмахер многосемейный, каюсь, простите!» А доносчик, сгореть его могиле, и внимания не обращает, все грозит ему. Тут вступились старики, тоже стали просить: «Сынок, говорят, не обижай несчастного, смилуйся!» А доносчик подлый, кричит будто бы: «Идем, говорит, в полицию!»— и тянет того беднягу за руку. Там же, в чайхане был какой-то джигит. Сидел он молча, опустив голову и не вмешиваясь в разговор, а тут вдруг вскочил со своего места и манит доносчика, мол, отойдем, разговор есть к вам. Отвел его в сторону, что-то начал шептать ему нарочно. А тем временем тот бедняга кинулся в окно и убежал. Доносчик набросился было на людей, мол: это вы, Помогли ему бежать, да так ни с чем и ушел. Ваш Гаффар каждый день мешок всяких слухов приносит. Выйдет на базар с вязанкой веников и пока продаст, целую арбу новостей соберет. А что до цен, то они каждый час скачут — все выше и выше.

— Да, тяжко нам, худо нам, — говорит мать. — Цены и правда до небес подскочили. Сердце у всех горем-заботой до краев переполнилось. Вот доносчики и настораживают уши во все углы.

— У баев, сгинуть им, всегда нож в сале, потому что едят жирно. Перебесились все, щеголяют нарядами, кичатся, нос задирают, — говорит Сара Длинная. Широкое платье на ней все в заплатках, на голове грязная затасканная повязка. — Сгинуть им, строят роскошные дома, подворья, сады, покупают по тридцать-сорок танапов. Как началась война, столько новых богатеев объявилось из тех, какие торгуют мукой, маслом, всякими припасами. Короче: худые времена настали, видно, скоро свету конец…

— Все улемы, подвижники и те за деньгами гонятся, в распутстве погрязли. Вот, на Себзаре есть большой ишан, — вступает в разговор учительница. — Сам святой подвижник будто бы, много мюридов-учеников имеет, а на поверку оказался бабским угодником. Четыре жены у несчастного, одна другой красивее, так он недавно прогнал старшую и женился на пятнадцатилетней девчонке. По обету была отдана ему бедняжка.

— Э-э, — говорит Сара Длинная, — святых подвижников, какие были прежде, совсем не осталось. Рушится белый свет.

Бабушка, копошившаяся во дворе, строго прикрикнула:.

— Довольно, довольно. Улемов, святых подвижников не касайтесь, злословие и смута к хорошему не приведут. Улемы — служители шариата. А вот на баев, на кровопийцу царя пусть обрушит аллах гнев свой!

Соседки на минуту умолкают. А Сара Длинная возражает:

— От жалоб наших стон стоит. Жизнь день ото дня становится труднее. Что ж нам таить свои печали, мы говорим то, что есть.

Но разговор уже не клеится. Соседки расходятся. Близится вечер. Мать идет к очагу и разжигает огон. Поджарив немого луку на масле, затевает постную похлебку из маша и рисовой сечки.

— Опять машхурда? — злюсь я. — Опротивела она уже!

— А что я могу поделать? Если сегодня приготовить плов, потом целую неделю котелок не с чем будет кипятить. Изведет, видно, меня беспечность твоего отца, — тихо говорит мать.

— Зачем клянешь его? — сердито взглянув на мать, говорит бабушка. — Если он скитается, то не ради забавы, а ради заботы о пропитании, тебя, меня, детишек ради. Терпи. Добрая жена, говорят, если дом вода зальет, воду выпьет всю, если камень свалится, камень изгложет.

* * *

Народ в тревоге, волнуется. На базарах, на улицах, в трамвае, — всюду только и разговоров: «Его величество белый царь издал указ мобилизовать на тыловые работы, на рытье окопов джигитов мусульман по всему Туркестанскому краю. Его превосходительство губернатор уже разослал указ по городам всех уездов, по кишлакам и в степь по аулам».

Элликбаши — правитель квартала, и все элликбаши будто бы дали губернатору такое обещание: «Это указ его величества белого царя, значит, наш долг — повиноваться.

Раз его величество белый царь повелел, мы дадим джигитов на тыловые работы. Сами выберем сильнейших и лучших!» Жители города волновались, высказывали недовольство: «Сынков баев, купцов, кулаков, конечно, нет в списках!»— говорили они.