Выручил меня брат Иса. Кое-как выклянчив у него пятьдесят ли, шестьдесят ли копеек, я бегу на Хадру и вскоре возвращаюсь с книжкой Тавалло под названием «процветающий ислам». Ложусь ничком на террасу и принимаюсь читать. Тавалло резко критикует пышные пир шества, разгул и распутство баев, безграмотность, темноту и отсталость народа.
В это время в калитку вбегает Тургун:
— Что ты тут делаешь? Опять стихи? Э, брось ты, идем на перекресток.
Я смеюсь:
— Чудак! Ты слышал о Тавалло! Здорово пишет о темноте, о невежестве, о старых обычаях.
Тургун сердится:
— Друг! Идем, лучше наперегонки попробуем.
— Ладно, завтра. А сейчас садись, я почитаю тебе, — говорю я, листая книжку. — Ну, садись же!
Недовольный и хмурый, Тургун присаживается на край террасы. Я читаю ему:
Тургун хохочет. Повторяет отдельные строки — стихи сразу запомнились ему.
Внезапно во двор с шумом врывается толпа ребят. Слышатся насмешливые возгласы:
— Вон, посмотрите на нашего заводилу! Тоже начал понимать толк в книгах! Видал, как слушает!
Тургун, подмигнув ребятам, поворачивается ко мне:
— Хватит, друг, убирай свою книгу. Завтра почитаем, если будет время. — И соскакивает с края террасы.
Отец мой все ещё скитается в степи. Поэтому в доме у нас постоянно женщины, одни уходят, другие приходят.
Особенно часто забегает старая учительница, болтливая, обо всем всегда осведомленная женщина. Ее Муж торгует в бакалейной лавке в Хумсане, а она ходит по родне, по гостям.
— Была я у родственников, столько новостей! — говорит она матери, занятой тканьем тесьмы.
— Расскажите, послушаем, — говорит мать, не отрываясь от работы.
— Халиф Стамбула, его величество падишах, торжественно, с тысячами тысяч войска, с великим множеством пушек и другого оружия, навьюченного на лошадей и верблюдов, идет походом на Туркестан. А войска Энвера-паши, зятя его величества султана, вели у Стамбула сражение с — как их там — да, с инглизами, с франками. После кровавой битвы он всех недругов с их оружием опрокинул в море. У Турции великое множество всякого оружия, великое множество! А его величество халиф и Энвер-паша такие отважные богатыри, что равных им нет во всем свете. Да… Если его величество халиф со своим войском идет на Туркестан, значит, бог даст, мы скоро увидим его в Ташкенте!..
Подходят и другие соседки. Разговор все больше оживляется. Вот затараторила тетя Рохат. Перевирая то, что слышала от мужа, и прибавляя от себя, она рассказывает об организации батраков, поденщиков и ремесленников. Говорит, что муж ее, Гаффар-ака, пока вступать не решается, боится улемов.
Потом в разговор вступает Сара Длинная:
— Наставница моя говорит, что наступают последние времена. Возможно, скоро явится антихрист Даджал. Почаще, говорит, молитесь богу, не скупитесь на пожертвования. — Потом поворачивается к учительнице: — Атынбуви, вы тут расхваливали его величество халифа? А он сидит себе на своем троне и будто бы о походе сюда и не думает. Слышно, будто его больше интересуют придворные красавицы!..
Учительница злится, возражает, краснея от негодования. Кажется, пусти их, они, как петухи, сцепятся и начнут трепать друг дружку. Я сижу, посмеиваюсь, подтруниваю над ними. Учительница и все соседки гонят меня:
— Милый, вставай, беги на улицу. Зачем тебе сидеть с женщинами?
Огрызнувшись раза два, я отправляюсь на улицу и тут неожиданно сталкиваюсь с Тургуном.
— Что это тебя не видно? — Тургун тихонько шепчет: — Як колдунье ходил… мать посылала. Ты же знаешь, она у меня больная, капризная. А сейчас вот мясо несу…
— И правильно, друг! Лучшее лекарство от всех болезней — пиша. Если твоя мать будет хорошо есть, она быстро поправится.
— Э, какая там хорошая пища, у нас хлеба нет досыта! Это для колдуньи, мать велела.
Мы с Тургуном идем к ним.
— Хорошее мясо! Я каждый день во сне вижу такое, — смеется Тургун. — А колдунья сделает нарын и весь заберет с собой. Мы еще и курицу зарезали, отец с базара принес, жирная такая курица. Тоже, матери даст кусочек, а остальное унесет домой. Знаешь, когда к дяде вызывали колдунью, резали барана, так она всего унесла. Та колдунья — сильна была! Недавно она умерла. Эта тоже не из последних. Вот посмотришь, она здесь, у нас, в доме сидит, — шепчет мне Тургун.