Детство (СИ)

Бабка молча гладила внука по голове и улыбалася. После обеда она легла и больше не вставала, отказываясь от еды и питья. Только лежала да улыбалась кротко, приоткрывая иногда выцветшие от старости серые глаза.

Штоб не лезли в головушку думы, Санька взялся было за работу, но всё валилося из рук. А по избе сновали старушки с молитвами, прошёлся по-хозяйски староста, скрипя густо смазанными дёгтем сапогами и оглядывая немудрёное сиротское хозяйство. После ево прихода в избе появилась старостиха, а за ней и Катерина Анисимовна, почти тут же начавшие сварится, негромко шипя друг на дружку гадюками.

Из доносившихся словес было понятно, што делят они опеку над Санькой. Старостиха напирала на мужнин авторитет и налаженное хозяйство, Катерина Анисимовна давила давней дружбой с племянником, да и по части богачества с недавних пор они могу поспорить с семьей старосты.

— Чай, не чужие люди, — Шипела она злой кошкой, больно прижимая к себе Саньку, — прокормим как-нибудь!

— Как-нибудь вы племянника прокормили! — Не сдавалася старостиха, выдёргивая безучастного ко всему Чижа, — Так, што в город запродали, да ишшо и негодящему мастеру через негодящево прикащика!

Глаза у старостихи белесые от злобы и зависти. Пиисят рублёв! Просто так, дуриком на мальчишку негодящево свалилися! Небось когда приедет Егорка за дружком своим, как обещался, так за выкуп из общины и побольше отвалит! Куда он денется?!

Да и осталися небось деньги-то у Чижа, в семье старосты ето точно знали, как и все в деревне, включая полудурошново пастуха. Пять рублёв по весне Чижи не потратили даже — так, пшена купили, чтоб не одни тока жолуди с лубом жрать. Осталося, и немало!

Небось можно в хозяйство пристроить, ведь даже по закону отдавать тока через годы придётся, когда Санька в возраст войдёт. Купить тёлочку, да и пока не вырастет, то и тово… пользоваться! Да и придётся ли отдавать? В город уедут, да может и с концами!

Священник с причтом приехал под самый вечор, и долго препирался гулким басом со старостой и возницей во дворе, ругая раскисшие дороги и скупердяйство деревенских.

— Дорога одна чего стоит! — Напирал батюшка, — Время потраченное!

Староста бубнил што-то негромкое, неслышимое Саньке.

— Два рубля, — Отрезал священник, — такая даль! Мало рубля с полтиной за такую поездку!

Снова бубнение.

— Три? — Удивился чему-то батюшка, снизил голос, и через пару минут вошёл в избу. Сунув Саньке для поцелуя пахнущую конским потом и табаком руку, он окинул мальчишку взглядом и последовал к бабке, читая молитвы.

На причастие и соборование собралося мало не всё село. В избу набилося стока людей, што самово Саньку чуть не выдавило наружу, к остальным. У самой двери мальца перехватил Аким Дмитриев, и используя ево как таран, пробился к самой лавке, где и остался, жадно глядя на происходящее.

Пока священник совершал таинство, деревенские живо реагировали на каждое слово и каждый жест, сильно мешая действу. Наконец соборование закончилось, и деревенские загомонили было, но почти тут же умолкли — после тово, как священник прижал глаза старой женщины двумя пальцами, а потом положил на веки пятаки.

— Отпустил душеньку, — Выдохнула какая-то бабка, закрестившись, — Сильный батюшка!

Вскоре из избы выставили почти всех, кроме причастных.

— Оплати три рубля, — Ласково сказала старостиха, с силой сжимая костлявое по весне Санькино плечо. Ничево не соображая, тот полез в тайник и вытащил деньги. Женщина почти тут же выхватила их, но под осуждающими взглядами общества, большую часть всё же вернула.

— На угощение и прочее, — Кривовато улыбнулася она, — пойдём-ка!

Покойницу оставили в избе вместе со старушками, собравшимися для обмывания тела, а Санька покорным телком поплёлся за старостихой, еле передвигая ноги и ничево не замечая вокруг. Катерина Анисимовна сверкнула глазами и поджала тонкие губы, видя торжествующую старостиху, но смолчала. Спор ишшо не окончен!

С чердака уже доставили загодя сколоченный гроб, наполненный пусть самым дешёвым, пополам с сором, но зерном. Позже ево раскидают для угощения птиц, а в домовину уложат покойницу.

Следующие несколько дней прошли мимо Саньки. Поминальное застолье, вынос тела, сопровождение ево до кладбища под молитвы священника, холодный ком влажной земли, брошенный в могилу. Несколько раз он безучастно лез за пазуху и отдавал деньги — священнику на поминание, на сорок дней, на… Санька и сам не взялся бы сказать, скока, кому и за што он отдал.

Отошёл он, когда уже пошла трава, осознав себя на деревенском пастбище с кнутом в руках. Похудевший и поблёкший за зиму, Агафон потихонечку расхаживался на ревматичных ногах, но был ишшо квёл. Саньке попервой пришлось бегать за двоих, и наверное, ето и к лучшему.

Постоянные хлопоты и усталость выбили потихонечку из Чижа безучастность, и деревенское бытие не то штобы заиграла красками, но перестало быть чорно-белым, да и то — виднеющимся будто через густой туман.