Детство (СИ)

Из аптеки я выходил с огромной благодарностью етому замечательному человеку, списком ево многочисленных родственников и знакомых, и ощущением где-то глубоко внутри, шо меня где-то как-то намахали.

Сорок пятая глава

Выскочив почти с Хитрова рынка, решаю вернуться назад и скинуть пиджак, а то дюже жарко, прям на глаза распогодилось. Перед самой дверью споткнулся о развязавшийся шнурок и вынужденно присел, завязывая его и чертыхаясь себе под нос.

— … вы хоть запрос-то отправляли, Аркадий Алексеевич? — Слышу сквозь закрытую дверь.

— Ну… нет пока, но непременно, да-с!

— Не надоело мальчонку за нос водить?

— А вам, господин Милюта-Ямпольский? — Желчно отозвался судья.

— Туше!

— Я, Максим Сергеевич, — Успокаиваясь пробурчал Живинский, — надеюсь не один год доить нашего юного друга. Да и вы, полагаю, не горите желанием отдавать многочисленные долги?

Я весь обратился в слух, смаргивая невольно выступившие слёзы. Некоторое время они молчали, потом раздалось звяканье стекла, и Максим Сергеевич подвёл итог разговора:

— Оскотинели мы преизрядно, нда-с… Ну, ваше здоровье!

Если слышно ступая, вышел в задумчивости из флигеля и пошёл прочь, играя желваками. Настроение такое нехорошее, злое и… взрослое, што ли? Будто из прежней жизни выглянул ненадолго другой я, взрослый и немного злой.

— Тьфу!

Смахиваю рукой с лица брошенный порывом ветра клочок старой, пожелтевшей от времени газеты, сминая в кулаке. Статья о коронации нашево царя батюшки, будь он неладен.

— С-сука…

Накатывает порыв злобы. Он тогда… плясать пошёл! С-сука… после Ходынки… ненавижу! Дружки мои из-за нево… народищу… а он плясать во французское посольство… ненавижу! Царя! Царицу! Царёнышей!

С трудом превеликим укротив ярость на царя, власти вообще, соседей по комнате и свою нелепую жизнь, пошёл шататься по улицам, штоб совсем, значица, остыть. А то не дай Боже, попадётся кто под горячую руку! Чуть не два часа мотылялся, а тут встал на тротуаре перед редакционным зданием «Русских Ведомостей», што в Большом Чернышевском переулке, да и размышляю. Мысли после недавней вспышки тяжко идут, медленно.

— Вы сюда, молодой человек? — Вежливо поинтересовался упитанный молодой господин, едва ли вышедший из гимназического возраста.

— А? Да… к Владимиру Алексеевичу.

— Как вас представить?

— Голым на корове с цветами в руках! — Вырывается ёрническое, откуда-то из прошлой жизни, — Гхм… простите, сударь. Очень уж тяжёлую информацию недавно узнал.

— Н-да, — Крутит тот головой, — Узнаю знакомцев Владимира Алексеевича. И всё же?

— Скажите пожалуйста, што Егор из Сандунов просит о встрече.

Несколько минут спустя показался Гиляровский, тут же махнувший рукой швейцару и втянувший меня в вестибюль.

— Слышал уже, — Загрохотал он, подымаясь по ступенькам наверх, — Серёженька обиделся немного, но всё же оценил ваше едкое чувство юмора.

— Передайте ему мои…

— Пустое! — Махнул тот рукой, обрывая фразу, — Настоящие репортёры на такие вот перлы не обижаются! Вот увидите, он ещё блеснёт вашей остротой! Вы как, не против?

— Дарю!

— Вот и славно! Серёженька! — Замахал он рукой, — Молодой человек искренне извиняется и дарит вам эту остроту, цените!

Серёженька, одетый в потёртый, модный в прошлом десятилетии костюм, отбил поясной поклон, коснувшись рукой пола, и скрылся в одной из редакционных комнат.

— Шут! — Одобрительно сказал Владимир Алексеевич, вталкивая меня в один из кабинетов, замахав руками на находившегося там мужчину. Тот кивнул понятливо и вышел, прихватив с собой стопку бумаг, — Ну-с… рассказывайте.

Запинаясь поминутно, рассказываю ему о проблемах с документами.

— Не знаю, к кому и обратиться, Владимир Алексеевич.

— Так, — Усадив на стул, он промокает мне глаза чистым платком, — не реви! Оставь себе… Неприятно, но решаемо. Погоди… ты ведь тот самый плясун знаменитый, так почему же к купцам… А! Не объясняй! Глупый вопрос, с нашими купчинами лишний раз лучше не связываться — если и помогут, то сто раз потом пожалеешь о той помощи. На тебе заработают, а ты и должен останешься!

— Мда, — Он вскакивает и начинает расхаживать по кабинету, размышляя вслух, — Проблема есть, но для начала нужно установить точные её границы.

— Для начала, — Гиляровский резко останавливается и тычет в меня перстом, — выяснить, из какого ты сословия! Отставные солдаты из крестьян записываются обычно в мещане, если только не возвращаются в родную деревню. И если это так, то действия твоих опекунов, да и всей общины в целом, становятся незаконными. Если твой отец, а значит и ты, приписан к мещанам, то твои родственники никак не могли распоряжаться твоей судьбой.

— Почему? Тётка ж, хоть не родная!

— При отсутствии завещания тебя должны были передать, — Он останавливается, задумавшись, — Хм… нет, точно не помню, надо с юристом посоветоваться будет. В любом случае, твоё дело не могло пройти мимо мещанского суда или каких-то мещанских сообществ того города, к которому приписан твой отец. Гм… если приписан, разумеется.