Женщина гордо вскинула голову и проговорила.
— Когда ты смотришь, сам не замечая того как, исподлобья, ты представить себе не можешь, дорогой мой, сколько хитрости у тебя в глазах.
— У меня хитрости? — изумился Рональд.
— Да-да, у тебя.
— Хитрости? — переспросил молодой человек.
— Да, да, именно хитрости, Рональд, я заметила это, когда ты только что посмотрел на меня так.
— Это не хитрость, — покачал головой Рональд, — скорее, печаль или усталость.
— Нет, хитрости, дорогой, прежней хитрости. Даже сейчас ты хочешь хитрить, рисоваться передо мной. Ведь я вас знаю, все вы, мужчины, одинаковы. Но вы забываете, что бывают моменты, когда женщины видят вас без всякой рисовки. Ты, конечно же понимаешь меня, Рональд, а потому женщины смеются вам прямо в лицо, когда вы начинаете принимать такие позы, вы тогда им противны, отвратительны… Но это к делу не относится.
Рональд пристально посмотрел в глаза Элеоноре.
— Я не совсем понимаю тебя.
— А ты постарайся. Вспомни наши прежние отношения и поймешь, чего я хочу.
— Да, — Рональд, — казалось, догадался. — Ты хочешь освободить меня от всякого долга по отношению к тебе, чтобы испытать, действительно ли я переменился за это время.
— Нет-нет, Рональд, ты ошибаешься. Но видишь ли, твоя хитрость…
— Элеонора, поверь, я просто не могу доказать тебе.
— А я и не желаю доказательств. Разве ты не понимаешь, что я ничего не хочу от тебя сейчас. Я такая, как есть. Я не хочу пользоваться твоим приездом для того, чтобы ты принимал участие во мне, в моей жизни и репутации, которую ты спас. Что мне моя теперешняя репутация? Чтобы со мной ни случилось — мне все безразлично. И ты, Рональд, был бы дураком, если бы казнился из-за меня. Ты приехал сюда встретиться со мной, потому что был уверен, что я страдаю. И тем хуже для меня, что я воспринимаю тебя спокойно.
— Но ведь я же здесь, Элеонора, и я готов для тебя на все.
— Ради бога, не говори только о любви, ведь точно так ты говоришь с Клеопатрой, так говорят все женихи. А я не твоя невеста.
— Нет, Элеонора, так могу сказать только я и только тебе.
Скарлетт с изумлением следила за разговором.
Она понимала, что мужчина и женщина вспоминают старые обиды, но в то же время она чувствовала, что Рональд любит Элеонору, и она никак не могла взять в толк, почему же он не хочет жениться на ней, да и сама Элеонора к этому не стремится.
Она не понимала, почему же тогда Рональд признавался в любви Клеопатре, почему он был с ней помолвлен. Это были для Скарлетт еще неразрешимые задачи, ведь чтобы что-то понять в любви, нужно ее пережить.
Тебе, Элеонора, по-моему, доставляет наслаждение терзать себя и меня.
— Да, я в этом искусна, — улыбнулась женщина.
Мужчина вновь взял руку женщины в свои ладони.
— Давай не будем ссориться, сядем и поговорим откровенно, подумаем, что нам делать дальше.
— По-моему, ты, Рональд, все решил за нас двоих. Ты помолвлен, скоро будет твоя свадьба.
— Нет, не все так просто. Клеопатра все время оттягивает день свадьбы, а я боюсь, что могу передумать.
— А ты будь более уверен в себе, — посоветовала Элеонора, — ведь ты такой самоуверенный и гордый.
— Да, я хотел забыть тебя, хотел составить счастье этой бедной девочке.
— Ну так и составляй, при чем здесь я?
— Элеонора, ведь это ты сделала меня таким, каков я есть. Ведь ты была моей первой женщиной.
— Ну и что? Первая любовь никогда не кончается женитьбой.
— Ты знаешь, что мне сказала Клеопатра?
— Догадываюсь.
— Она говорила, что меня видели с какой-то женщиной в Новом Орлеане.
— А ты что, был там один? — улыбнулась Элеонора.
— Нет, но я нашел в себе силы признаться Клеопатре, что не люблю эту женщину, да оно так и есть на самом деле.
— Вот это ты зря, — Элеонора поправила прическу. — Лучше бы ты сказал, что любишь ту женщину, тогда бы Клеопатра смогла поверить в слова о твоей любви.
— Я сам не знаю, что делать, — Рональд подпер голову рукой. — Я стараюсь понять, но чем больше думаю, тем тяжелее мне становится. Я хочу быть с тобой — и в то же время я обязан Клеопатре, я не могу ее обмануть.
— Ты должен решить для себя, Рональд, о ком ты заботишься: обо мне, об этой девочке или о себе. Сделать счастливыми всех одновременно невозможно.
— Да, но тут все сложнее, — Рональд сидел задумавшись, — ведь для меня смысл всей этой драмы в том, что каждый из нас — я, ты, Клеопатра — напрасно воображают себя одним неизменным единым, цельным, в то время, как в нас сто, тысяча и больше разных видимостей, словом, столько, сколько их в нас заложено.
— Ты любишь пофилософствовать, — сказала Элеонора.
— Да, но рассуждения иногда приводят к здравым выводам, иногда они помогают выжить в сложной ситуации. Ведь в каждом из нас, Элеонора, сидит способность с одним человеком быть одним, с другим — другим, а при этом мы все тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое единое нутро во всех наших проявлениях.